Мы сидели у Грязнова, дожидались Погорелова, который рыскал по городу в поисках Игоря Бирюкова. Позвонил Женя Жуков, он тоже «охотился» всю вторую половину дня по различным инстанциям и был на приеме у министра. Теперь у него созрела очень нестандартная идея — сообразить на троих, и мы стали разрабатывать план операции, по очереди брали трубку и вносили конструктивные предложения по претворению этой идеи в жизнь. И тогда в кабинет заглянул помощник дежурного по МУРу:
— Грязнов, кончай трепаться! К тебе не дозвонишься. Там у меня парень на проводе, из рязанского управления. Просит тебя к телефону. Срочно…
14
Труп курсанта Рязанского высшего воздушно-десантного училища Альберта Морозова лежал в канавке, похожей на окопчик и прикрытой пышной елкой. Оперативники из Рязанского областного управления терпеливо дожидались нашего прибытия и не начинали осмотра. Увидев Грязнова, старший в группе — следователь — крикнул шоферам:
— Эй, ребята, включите-ка фары!
Фары трех автомобилей осветили полянку, и следователь махнул рукой — пора начинать осмотр. Рязанская группа — следователь, судмедэксперт и криминалист — направились к трупу.
Морозов лежал на боку, вцепившись правой рукой в землю. Рука крупная, крестьянская. Почему крестьянская, — одергиваю я сам себя, это уже суждение, основанное на знании: я нахожусь под впечатлением его письма к Ким, по-деревенски составленных фраз. Я чувствую себя непривычно, не на своем месте — не принимаю участия в осмотре, а наблюдаю со стороны. Трава в свете фар кажется синей, а ели чуть колышут, фиолетовыми ветвями. И это похоже на спектакль, разыгрывающийся на сцене передо мною, зрителем.
Я тут лазил — свидетелей искал. Зашел в сельпо, с ребятами болтал, с пенсионерами. Пенсионеров здесь полно: дачи у них тут, правда, летнего типа, — рассказал мне местный оперативник. Мы сидели с ним на поваленном дереве, а Грязнов присоединился к следственной группе и ползал по траве с фонариком. — Старичок один, Варавва — фамилия, сказал, что вроде бы видел этого парня с девкой, незнакомой, нездешней, в зеленой косынке. И как раз в тот день, когда он исчез… Я записал себе в записную книжку адрес этого Варавы. Вопросов оперативнику задавать не надо, он старый волк, все сам знает.
— …Еще вот у меня курсант на примете, он в одной комнате с Морозовым проживал и уехал в отпуск к родным, как раз в тот день. Я проверял — сел на поезд в семь часов вечера, еще когда Морозов был жив. Завтра должен вернуться…
Заношу в книжку фамилию этого курсанта и слышу голос Грязнова:
— Товарищи криминалисты, я пульку нашел! Вот она блестит — под милицейским «газиком»!
Я вижу по лицу оперативника, что он еще не все мне поведал, поэтому остаюсь на месте.
— Да. Ребятишки тут одни, близнецы, значит, озорные очень, ну это ничего, в нашем деле даже лучше, во все щели свои курносые носы суют. Сегодня вечером, то есть уж это вчера, когда, значит, труп нашли, ну, сразу разговоры… Так вот эти близнецы вроде видели ту деваху, но только с другими парнями. Вроде бы «чужая тетя» была в зеленой косынке. Ну, для десятилетних ребятишек все «тети» и «дяди», кому больше шестнадцати… Вот, значит, тоже пометочку сделайте… А так вроде все…
Маленькая пожилая женщина — судмедэксперт — выносит первое заключение: проникающее пулевое ранение в височную часть черепа, выстрел произведен с близкого расстояния — волосы обожжены, опалена кожа вокруг раны, смерть наступила около семи суток назад.
Я присоединяюсь к рязанскому коллеге, и мы осторожно — метр за метром — осматриваем еле заметный след волочения трупа, Он ведет к другой поляне, более открытой, где валяется пустая бутылка из-под кагора, два бумажных стаканчика.
— Кто нашел его? — спрашиваю я следователя, пользуясь тем, что он ждет, пока схватится гипс — слепок со следа ноги преступника.
— Пенсионер один гулял с собакой. Она вытащила из-под куста пиджак, в кармане — удостоверение курсанта Морозова. Он принес его в отделение милиции, а там ваша ориентировка. Ну, мы выехали на место, нашли вот его в канавке. Вам позвонили — вроде дело-то ваше. И потом ждали часа четыре. Зачем ждали — неизвестно…
Я сочувствую рязанскому собрату по оружию и понимаю его недовольство. Сейчас-то ясно, что они могли произвести осмотр и без нас. На расстоянии всегда кажется, вдруг сделают что-нибудь не так.
— Завтра все равно повторный осмотр при дневном свете будем производить. Если останетесь ночевать, то прошу ко мне, у меня мезонин пустой и как раз три кровати.
Часам к трем утра следственно-оперативная группа начала складывать свои пожитки.
— Слава, — обратился я к Грязнову — ты поезжай домой, если хочешь. Я завтра поездом доберусь. Мне тут нужно кое-что проверить. Хорошо?
— Никак нет, ваше благородие. Ничего хорошего. Вас одних оставь, так ведь умыкнут, поди. Я слышал, следователь чердачок предлагает для ночлега, да и водитель наш подустал.
— Я-то ничего, Вячеслав Иванович, я часа три поспал, пока вы тут ползали, но рулить сейчас, по правде говоря, не в дугу…
Ребятишек-близнецов и пенсионера с фамилией Варава взял на себя Грязнов. Я же в общежитии Рязанского высшего воздушно-десантного училища беседовал с соседом Альберта Морозова по комнате. Я задавал ему одни и те же вопросы по нескольку раз, и он терпеливо на них отвечал. Потом мы вместе с ним осматривали тумбочку и шкаф, перетряхивали постель. Затем я снова задавал вопросы начальнику курсам телефонистке на телефонной станции, преподавателям, начальнику училища и его замполиту и опять соседу Морозова. И слушал ответы до тех пор, пока не вернулся Грязнов, и мы уже вместе с ним заезжали на автобусную станцию, в магазин и в клуб, и по дороге в Москву повторяли всё заданные нами вопросы и полученные ответы, и старались нарисовать себе картину беды, случившейся с курсантом Морозовым…
Около часу дня 18 июня, во вторник, Морозова вызвали к телефону. Звонила женщина, голос молодой, судя по выговору — московский. Откуда звонили — сказать трудно, телефонная связь со многими городами, в том числе с Москвой, автоматическая. Начальник курса ответил, что курсант Морозов на занятиях, но женщина настаивала, чтобы его пригласили к телефону, сказала, что дело очень важное. Морозова вызвали с урока по электротехнике, он был очень взволнован этим звонком и сразу же обратился к начальнику курса с просьбой разрешить увольнение в город, сказал, что ему необходимо встретиться в пять часов с одним человеком, что это дело не только личное, но он сейчас не может ничего рассказать. Морозов хотя и прибыл в училище недавно, был уже на хорошем счету, да и характеристики из Афганистана у него прекрасные, и отзывы других курсантов положительные. Начальник курса пошел ему навстречу и разрешил внеочередное увольнение.
Соседу по комнате Морозов сказал, что к нему в пять часов приедет девушка из Москвы и что она — подруга его погибшего друга. Без двадцати пять он ушел, а приблизительно в половине шестого вернулся, очень расстроенный, искал какие-то бумаги. На вопрос — «что-нибудь случилось?» — махнул рукой и продолжал поиски. Потом сказал, что та девушка не приехала, но ему надо найти одно письмо, а он куда-то его задевал, а там был один очень важный телефон. Около шести часов он ушел, и больше они не виделись.
