И вот она, свобода. Плыви, Кирюха, на все четыре стороны. Пока не потонешь.
— Нет, братки, я у вас точно загостился. Пора и честь знать. Буду я, Петя, мазать лыжи.
Петя улыбался и кивал. Улыбался и кивал. Улыбался и кивал...
* * *
Это случилось через два дня. Возможность — лучше не придумаешь. Это Кирюха понял, когда Питер пришел охранять его не только с пистолетом, но и с наручниками.
— Что, делегация у вас какая-нибудь? Или в порт приплыли? — поинтересовался Кирюха, когда наручники защелкивали на его запястьях. — Боишься, Петя, что в твою вахту убегу? Ну, в общем, правильно боишься. Я убегу, Петя.
Застегнув наручники за спиной, Питер отошел на свое привычное место.
Кирюха уже вставал. С трудом, но ходил. Поэтому теперь гулял по больничной каюте, чтобы разработать больную ногу побыстрее.
Сквозь маленький иллюминатор ничего нельзя было разглядеть, кроме кусочка голубого неба и клочка воды. Да и не стоило всматриваться внимательно, чтобы не заставлять волноваться охрану.
— Ну ты бы мне про семью свою что-нибудь рассказал, про маму с папой. — Ничего не увидев за окном, Кирюха принялся прохаживаться по каюте. — Ну или хоть песенку какую-нибудь спой. А то ты всё время молчишь, а я перед тобой выступаю, как мартышка в цирке. Это, в конце концов, невежливо.
Но охранник все равно молчал.
— Ну не хочешь говорить — не надо. — Теперь нужно незаметно снять наручники. Когда-то Кирюха делал это на спор за три минуты. Но это было давно, еще в учебке. А получится ли теперь...
— Слушай, а давай мы с тобой в города поиграем...
Для этого нужно вывихнуть из сустава большой палец. Не очень приятно. Даже, можно сказать, больно.
— А-а-амстердам...
Палец с хрустом выскакивает. Боль такая, что еле удается сдержать слезы.
— Ну, чего ты молчишь? Теперь твоя очередь. На эм.
Ну, давай...
Выскочить-то палец выскочил, но рука пролезать все равно не хочет. Огрубели за последние годы ручонки, огрубели. Смазать бы чем-нибудь.
— Ну скажи Москва, Мехико, Монреаль, Можайск. Что-нибудь скажи. Не лыбься так - зубы простудишь.
На столе остатки еды, немного сливочного маргарина в масленке. Сволочи, питаются всякой дрянью, здоровье от холестерина берегут. Но для того чтобы руку смазать, сгодится.
— Значит, в города ты не хочешь играть? — Кирюха уселся на стол, загородив -собой масленку. — Ну хорошо, а во что хочешь? Ну поговори ты со мной хоть немного, нам же совсем чуть-чуть вместе осталось. Я вот артистке Алферовой буду хвастаться, что с настоящим американским негром разговаривал.
Смазанная маслом рука постепенно начала вылезать из стального обруча. Медленно, больно, по миллиметру. Кирюхе казалось, что он вынимает руку не только из наручника, но и из кожи.
А охранник улыбался и кивал.
— Судя по тому, что ты не в парадной форме, на корабле ничего не происходит. Значит, никакая высокая комиссия к вам не заявилась. Значит, мы куда-то причалили? Ну признайся, будь человеком.
За окном по-прежнему ничего не видно. Только...
— Ну вот, так я и думал. — Кирюха улыбнулся. — У вас с чистотой, значит, дело тоже хреново обстоит.
Прямо под окном, переливаясь всеми цветами радуги, по воде проплыло огромное мазутное пятно. Причем плыло оно не от корабля, а к нему.
— Значит, мы в порту, — констатировал Кирюха. —
Пора бы выгружаться. Ну что, присядем на дорожку?
Рука наконец вылезла из наручника. Кирюха присел на край стола и нащупал тяжелую поварешку, которой ему наливали в тарелку суп;
— Знаешь что, Петя, — сказал он, приветливо улыбаясь. — Одно мне в вас, в неграх, нравится. И знаешь что?
Поварешка гулко стукнула о лоб охранника. От неожиданности тот шарахнулся назад и влепился затылком в стену. Тихонько охнул и сполз на пол.
— На вас синяков не видно. Вот что хорошо. — Кирюха отбросил поварешку в сторону и расстегнул кобуру охранника.
Но никакого пистолета там не оказалось. Только электрошок.
— Вот, блин, — ругнулся он. — Ну ладно, тоже ничего.
Сгодится.
Ключей у Питера никаких не было, дверь запирали снаружи.
— Слушай, а я че-то ни разу не видел, чтоб ты в туалет ходил. Стоишь тут по четыре часа, и ничего. Вы что, на узелок завязываете?
Дверь открылась после первого же стука. Кирюха резко выбросил в темноту руку с электрошоком и нажал на кнопку. Раздался тихий треск, и что-то повалилось на пол.
— Ты смотри, попал. Надо же, попал.
Охранник лежал у самых дверей. Кирюха схватил его за ноги, быстро втащил в каюту, отыскал в кармане ключи от наручников и снял их с руки.
— Вы тут вместе немного полежите, хорошо? — пробормотал он и сковал охранникам ноги. — Немножко неудобно, но ничего, мне за вас спокойнее будет. Ну все, пока. Привет начальству. Приятно было познакомиться.
В коридоре никого не было. Кирюха запер дверь и быстро заковылял к выходу. Дорогу до палубы он помнил отлично.
— Прямо, налево, направо, вверх, прямо, вверх, направо, прямо, — бормотал он, как заклинание. Первый раз пробормотал, когда его несли в каюту, и с тех пор повторял каждый день по нескольку раз, чтобы не забыть.
Жутко болела нога. Только недавно опухоль стала спадать. Теперь наверняка опять раздуется. Но это не важно. Главное — выбраться отсюда. Где искать своих, Кирюха тоже не представлял. Но это тоже не важно. Главное — оказаться на свободе. А для этого нужно сначала выбраться на верхнюю палубу.
— Направо, вверх, прямо, вверх, направо, прямо. Так, кажется, сюда. Только бы никто не попался. Только бы все сидели по норам.
Никто не попался. Почти никто. Только в самом конце коридора, перед дверью, из-под которой выбивался такой яркий, такой долгожданный солнечный свет...
— Что вылупились, гады? Ну давай, подходи, кто первый? — Кирюха сжал в одной руке электрошок, а в другой — топор, сорванный с пожарного щита по дороге.
В ответ щелкнуло четыре затвора. Четверо солдат направили на него свои винтовки.
— Что, напугать меня решили, сволочи?!— заревел вдруг Барковский. — Да срать я хотел на ваши пукалки!
Русские не сдаются, слышали такое выражение?! Да мой дед с топором на танк ходил под Москвой!
Свобода была так близко. Вот за этой дверью, всего в каких-то десяти метрах. От этого сводило скулы и хотелось реветь. И Кирюха заревел:
— Р-разойдись! Убью!
С этими словами он поднял топор и ринулся прямо на охранников.
В ответ раздался всего один выстрел. Сухой и короткий, как треск сломанной ветки. И Кирюха полетел на землю...
