Резонный аргумент, что сеньор Грязнофф является племянником руководителя Московского уголовного розыска, да и сам руководит частным детективным агентством, не возымел ровно никакого действия. Вероятно, с точки зрения искушенных в мафиозных хитросплетениях итальянцев, высокий социальный статус тем более предполагает ангажированность его обладателя в гангстерской среде.
— Проще говоря, солидному, добропорядочному гражданину одна дорога — в мафию? — риторически вопросил Денис.
Божену по настоятельной просьбе Турецкого поместили в одиночную камеру, которая запиралась изнутри и больше напоминала миниатюрный гостиничный номер: с душевой, телевизором и ковром на полу. Она попросила снотворного и спустя полчаса уже спала сном праведницы. По соображениям Турецкого, больше в живых или на свободе не оставалось людей, которые могли бы всерьез угрожать ее благополучию и здоровью, но излишняя осторожность после всех последних событий не мешала. Так что каждые два часа, несмотря на недоумение итальянских тюремщиков, он сам проведывал ее и, убеждаясь, что сеньорита Долгофф в порядке, возвращался к бесконечной беседе с комиссаром Гольяцци.
— Ну хорошо, — возмущался Турецкий, помня, что лучший способ защиты — нападение, и агрессивно тыча в Гольяцци пальцем, — но ведь другие постояльцы «Марко Поло» наверняка звонили в полицию, когда услышали первые выстрелы. Я же знаю, у вас тут в Европе каждый честный обыватель с удовольствием настучит на соседа, как только возможность представится!
— Вы правы, доктор Тьюрецки, — соглашался с ним комиссар, — наши сознательные граждане своевременно информируют соответствующие службы обо всех случаях нарушения порядка. И в этот раз сигналы тоже поступили. Только вот незадача! За полчаса до начала боевых действий русской мафии против господина Грязнофф в гостинице «Марко Поло» в полицию поступили два анонимных звонка. Один звонок сообщал о том, что в поезде, отправляющемся в Милан в одиннадцать сорок пять, заминирован вагон-ресторан…
Вот черт! — Турецкий хлопнул себя по лбу.
— …И второй — с аналогичным содержанием — о том, что угрозе подвергается школа…
— Конечно, это была липа.
— Слава богу — да, доктор Тьюрецки. Но чтобы это выяснить, понадобилось некоторое время, а пока что все наши и без того немногочисленные силы были стянуты к этим двум объектам. Не говоря уже о том, что в школе учатся дети нашего мэра.
— Понятно.
— Так что, когда поступил звонок из «Марко Поло»…
— Прошло довольно много времени, — мрачно закончил Турецкий. — Прежде чем полиция, прихватив меня, смогла прибыть в отель и усыпила всех без разбора.
— Вот именно, доктор Тьюрецки. — Комиссар Гольяцци потер руки. — Я рад, что у нас полное взаимопонимание. А теперь позвольте задать сугубо личный вопрос. У вас нет родственников в Анкаре? Я знаю там одного человека с вашей фамилией. И даже чем-то похожего…
— Нет у меня никого в Анкаре, — грубо оборвал Турецкий. — Зато у меня есть один знакомый психотерапевт. И вот он — очень похож на вас. У него точно такие же методы работы. Когда он не справляется с пациентом, он тут же шипит на него: «Спать».
43
Посольский секретарь Поликарп Сергеевич Камышов прилетел рано утром на следующий день. Моложавый, дородный дядька лет пятидесяти, явно советской закалки. Турецкий хорошо помнил, что в былые времена, как правило, первые секретари советских посольств были заодно резидентами КГБ. Так что наверняка опыт у мужика соответствующий. Сообразит, что к чему.
Уже в половине девятого Камышов пожимал руки Турецкому и Денису и целовал — Божене.
— Много слышал о вас.
— Боюсь, — сказал Денис, — вчера нас тут слышал весь городок.
— Да, вы наделали шуму. Но нам удалось все утрясти. Представляете, даже в телевизионных новостях — ни звука, — похвастался дипломат. — Только по радио сообщили, что в гостинице «Марко Поло» прошли учения службы итальянского МЧС.
— И русских героев, — тихонько шепнул Денис Турецкому, — искоренивших мафию на ее исторической родине и изнывающих от скуки.
44
Папа Промыслов (прихватив с собой и сына) лично встречал самолет в аэропорту. Лимузин вице-премьера с эскортом из двух милицейских «бээмвушек» подали прямо к трапу. Промыслов был так счастлив, вновь обретя блудного сына, что пожелал немедленно отметить возвращение его спасителей и, несмотря на робкие протесты Долговой (она все-таки прилетела в Москву, но за вещами или насовсем, Турецкий еще не знал) и бурные — Турецкого, их все же затолкали в лимузин и с ветерком доставили на министерскую дачу в Завидове.
Денис, которому эта затея не нравилась больше всех, по дороге буквально выпрыгнул из машины, повергнув в совершенное изумление и Промыслова, и особенно его секьюрити. Турецкому пришлось объяснить, что это был не недружественный жест — просто если частный детектив Грязнов-младший за границей был сдержан в проявлениях своих желаний, то, оказавшись на родной земле, стал действовать более привычными ему радикальными методами и, вероятно, помчался обнимать дядю (хм, во закрутил!)
— Родственные чувства — это очень похвально, — в директивном тоне отметил Промыслов.
Долгова едва заметно покраснела. Это заметил только Турецкий и окончательно утвердился в мысли, что на самом деле Денису просто было не слишком приятно наблюдать Божену под ручку с Жекой.
На даче их ждали «скромный» ужин и расчувствовавшаяся Промыслова-мама.
Промыслов-старший щедро наливал себе коньяк, поднимал тосты за счастливое завершение предприятия и лично за Турецкого — спасителя, избавителя и благодетеля. И вообще, не в меру доминировал.
Извинял его только армянский коньяк двадцатилетней выдержки — просто феноменальный, и Турецкий не пожалел, что поехал, — ради такого можно было и пешком прийти.
Долгова чувствовала себя явно не в своей тарелке, ничего не пила и вообще явно собиралась убраться отсюда, как только позволят приличия. Но тут слово взял Жека. Это был не тост, он под столом нашел руку Божены и, сжав ее, наверное чтобы она не сбежала, обратился к отцу:
— Мы решили пожениться и завтра идем подавать заявление, а месяц, который нам придется ждать регистрации, я хотел бы побыть в… клинике. — Жека тоже смутился и исподлобья взглянул на Турецкого.
«Важняк» счел за лучшее ретироваться, но поскольку уходить совсем, не допив коньяк, было верхом идиотизма, он сделал вид, что у него «момент такой», и отправился на поиски комнаты для мальчиков. Потом вышел в сад, с удовольствием покурил на скамеечке под пыльной яблоней.
Когда Турецкий вернулся, первый шок от двойной радости у папы Промыслова уже миновал. Будущие молодожены пошли порадовать маму, а «важняк» с вице-премьером ударили по шашлычку и коньячку.
— Я был глупцом и отвратительным отцом, — заговорил стихами Промыслов, — как я мог не видеть, что происходит с Женькой? Почему не знал, что у него есть девушка? Почему, в конце концов, она не пришла ко мне и не рассказала все как есть?
