— Ну, положим, я к этому имею весьма отдаленное отношение, — возразил Турецкий, — ни в каких задержаниях, допросах и прочем криминале лично не участвовал и идейным вдохновителем не был, обо всем вчера от Славки узнал, так что Кривенков нагло врет. Но это я тебе говорю, перед генеральным оправдываться не намерен, потому что Кривенков — просто вонючий козел, ему самому место на нарах, рядом с этим его Болтуновым и прочими уродами.
— Стоп! — прервал Меркулов. — Кончай демагогию разводить, доказательства его козлизма у тебя есть?
— Нет.
— Факты, по которым можно возбуждать против него уголовное дело, есть?
— Нет.
— Так какого черта ты тут Дон-Кихота разыгрываешь? Генеральный требует объяснений в письменном виде. Напишешь, отнесешь лично. Не участвовал, так и напиши.
— А может, я тебе отдам?
— Не может, — отрезал Костя и уже мягче добавил: — Он сегодня в десять отчаливает в Думу, попробуй успеть до этого времени.
— Разрешите исполнять? — поинтересовался Турецкий, по-своему истолковав последний Костин совет: если протянуть с рапортом, то вызова на ковер сегодня не будет, а возможно, не будет и вовсе.
— Исполняй, — позволил Меркулов. — И в следующий раз, я тебя умоляю, ставь меня в известность хотя бы о наиболее важных своих и грязновских начинаниях.
Турецкий сел писать рапорт и, памятуя, что лучшее средство защиты — нападение, начал с конкретных обвинений. В первую очередь написал про то, как уноновцы установили за ним (следователем Генпрокуратуры!), несанкционированное наружное наблюдение, что явно выходит за рамки их компетенции. Писал даже с удовольствием, к концу второй страницы (мелким почерком) добрался наконец до многих тысяч долларов, которые Кривенков вряд ли успел так быстро оприходовать, особенно если сам же половину и потратил. Потом перешел к героину.
«Даже в рамки самой крупномасштабной операции по выявлению дилерской сети наркоторговли с трудом вписывается регулярное снабжение героином наркоторговцев сотрудником УНОНа МВД…»
Эпистолярный пыл несколько угас. Турецкий перечитал написанное, подумал, что не совсем понятно, кто, кого и чем снабжал, но так даже лучше, генеральный сам додумает, как ему покажется более идеологически верным. Когда «важняк» уже окончательно застрял в канцелярских экзерсисах, появился мрачный Грязнов.
— Тебя тоже вздрючили? — поинтересовался Турецкий.
Грязнов молча выставил на стол бутылку коньяка, — значит, вздрючили. Турецкий посмотрел на часы и заторопился, было без двадцати десять. Генеральный, наверное, уже собирается. Хотелось бы столкнуться в дверях, когда ему некогда будет читать нотации и в то же время «важняк» как бы продемонстрирует подобающее рвение.
— Сейчас вернусь. — Турецкий дописал последнюю обличительную фразу и поскакал в приемную Генпрокурора, по дороге репетируя оскорбленную добродетель.
План почти удался: они действительно столкнулись в дверях, только отделаться от нравоучений «важняку» не удалось. Генеральный завел уже порядком заезженную пластинку о корректности, аккуратности и выдержанности как о необходимых качествах прокурорского работника, которые в Турецком, очевидно, атрофировались, о сущности межведомственной координации, о том, что все мы делаем общее дело и сила наша именно в коллективизме и сплоченности, а выскочки и авантюристы своим стремлением выбиться в герои, ценой попрания усилий других, будут безжалостно выдавливаться из сплоченных рядов мужественных борцов с преступностью.
Они уже дошли до машины, и генеральный даже уже влез внутрь, но все никак не мог остановить свою пламенную речь, которая в результате закончилась строжайшим распоряжением впредь все свои действия, могущие иметь хоть какие-то последствия, согласовывать лично с ним…
12
Грязнов успел нарезать лимон и сварить кофе. Турецкий закрыл кабинет на ключ изнутри, опустил жалюзи и достал из сейфа стаканы. Разлили граммов по пятьдесят.
— Чтоб они все сдохли! — предложил тост Грязнов.
— Жизнь — дерьмо, — поддержал Турецкий.
Выпили.
— Ты мне одно, Слава, скажи, как этот Кривенков успел так быстро сориентироваться?
— А у него, у мудака, все схвачено, за все заплачено. Они мне столько макулатуры прислали, если ее всю на туалетную бумагу переработать, лет пять можно пользовать. Пришлось эту сволочь, Болтунова то есть, выпустить.
— ?!
— Да-да. Потому как оказалось, что он прямо ум, честь и совесть нашей эпохи, и жизнью своей рисковал, и тысячи преступников готовился обезвредить, и миллионы долларов родине вернуть, и миллиарды жизней потенциальных и реальных наркоманов спасти. Ну а мы, понятно, козлы, все эти начинания на корню зарубили. — Грязнов налил еще по одной. — Управление собственной безопасности увяло сразу, а РУБОП — еще покочевряжился: оставьте нам, мол, этого героя хоть в свидетели. Не оставили. Преступники, говорят, теперь знают его истинное лицо и не остановятся в своей мести до момента его полного физического уничтожения. И потому наш мученик в экстренном порядке отправился в Таджикистан со спецзаданием. Маковые плантации охранять.
В дверь постучали: два громких удара, один тихий и снова два громких.
— Дениска, — определил Грязнов.
Турецкий нехотя пошел открывать.
— А чего это вы с утра пораньше? — удивился Денис, кивая на бутылку.
— Так надо, — отрезал Грязнов.
— Очередного кандидата в Промысловы нашел? — поинтересовался Турецкий.
— Не нашел, вот отчеты принес. — Денис выложил на стол толстую папку. — Тут расшифровки прослушивания телефонов клиники Сахнова, лаборатории Долговой, квартиры Вовика и прочая, прочая, прочая.
— Что-то стоящее?
— Нет, сплошная бытовуха.
— Тогда садись с нами, — предложил Грязнов.
Денис, вопреки обыкновению, легко согласился и даже не стал сетовать на жару и ее несовместимость с крепкими напитками, его, очевидно, тоже достало промысловское дело окончательно.
Выпили без тостов, каждый за свое.
В дверь снова постучали.
— Кого-то еще ждешь? — спросил Грязнов.
— У нас все дома, — ответил Турецкий, разливая. — Пусть катятся, у меня сегодня экстренный траурный выходной.
Но стук повторился.
— Сан Борисыч, — раздался из-за двери вкрадчивый тенорок Азарова, — откройте, это Азаров.
— Ну его на фиг, — посоветовал Грязнов, — поскребется, поскребется — и свалит.
— Да ладно, — Турецкий нехотя поднялся. — Решит еще, что у меня сердечный приступ, начнет дверь ломать. — Он приоткрыл дверь и, не впуская Азарова, предложил: — Давай, Алексей, в другой раз. Зайди попозже, а еще лучше завтра.
Но Азаров все-таки просочился.
