— А кто сейчас, скажите, может чувствовать себя совершенно спокойно? Разве что идиоты. Я себя к таковым не причисляю. — Коржевский на том конце провода перевел дух и, кажется, глотнул пепси. — Ладно, о деле: я тут листал «Московский комсомолец» и нарвался на фамилию Говоров.
— Маршал такой был. Командующий Ленинградским фронтом. Его сын тоже военный.
— Это не то. Я долго соображал, откуда этого Говорова могу знать, а чувствовал, что определенно видел или слышал раньше. Пока наконец сообразил, что этот Говоров примерно месяца три назад приставал к Женьке, просил у него эксклюзивное интервью или даже предлагал вместе написать книжку. Разумеется, на предмет наркотиков. А у Промыслова был как раз один из редких периодов просветления. Он даже вернул мне занятые год назад триста долларов, правда, про еще пятьсот запамятовал или сделал вид, что забыл. Не важно. Мы посидели, поговорили, и он мне поведал об этом Говорове. Сказал, что послал его подальше. Но журналисту, оказывается, нужны были не воспоминания настоящего живого наркомана, и Женькины родственные связи его тоже мало интересовали. У Промыслова были какие-то проблемы с милицией. Причем очень специфические. Его то ли шантажировали, то ли требовали какую-то дань. Ничего конкретного Женька по этому поводу мне не рассказал, так что ни фактов, ни фамилий сообщить вам не могу, но вот этот Говоров, вполне возможно, что-то из него вытянул.
— И что, вы все это вот так неожиданно вспомнили? — недоумевал Турецкий. — А в прошлый раз, значит, в голову не приходило?
Коржевский совершенно искренне расхохотался.
— Приходило. Только я в прошлый раз ничего этого вам рассказывать и не собирался. Я же вас прямо спросил: вы на папу Промыслова работаете или как? А вы мне что ответили? Ничего не ответили. Что, по-вашему, я должен был продажному прокурору докладывать о продажной милиции?
— А что сегодня изменилось?
— Ничего не изменилось. Просто я поговорил кое с кем, и оказалось, что следователь по особо важным делам Турецкий в связях с мафией не замечен и вообще является человеком исключительно высоких моральных принципов.
— Об источниках можно полюбопытствовать? — Интересно, что, в Москве новую телефонную справочную завели — «Коррумпированные чиновники из МВД и прокуратуры»? Звонишь, и тебе рассказывают: если кто продается, то за сколько, а если нет, то на какое слабое место давить в случае надобности.
— Полюбопытствовать можно, — ответил Коржевский, — но выдавать их не буду, разве что Промыслова-старшего, он о вас чрезвычайно высокого мнения.
— А о Долговой вы из тех же соображений умолчали?
Коржевский, кажется, смутился.
— О Долговой — нет. А вы и с ней уже успели познакомиться?
— Успел.
— У них что, ренессанс?
— Ренессанс? — не понял Турецкий.
— Возрождение былых чувств. У Женьки с Долговой когда-то был роман. О котором она вам конечно же не рассказала. Не рассказала ведь? Так что выдать она может о нем много чего для вас интересного. А я, честно говоря, только от вас узнал, что они продолжают поддерживать какие-то отношения. Роман-то у них был еще в институте. Потом оказалось, что Женька наркоман, и Божена пыталась как-то на него повлиять, а когда сообразила, что это бесполезно, тут они, по-моему, и расстались.
Да, интересное кино получается, подумал Турецкий, положив трубку. Это же вообще может в корне перевернуть все расследование. Если Жеку опять похитили пришельцы, или где-то прячут, или вообще убрали коррумпированные менты, то искать можно до второго пришествия. А Коржевский? Перестраховывается, гусь лапчатый, или сознательно придерживает информацию?
Определенно, журналиста этого с военной фамилией нужно выщемить и подробно допросить, а Коржевского прощупать и проверить.
17
В «Московский комсомолец» Турецкий позвонить не успел, ему самому позвонил Меркулов:
— Загляни, Александр Борисович, есть дело.
— С каких пор я для тебя стал Александром Борисовичем? — удивился Турецкий. — Или у тебя там Азаров сидит и ты для поднятия авторитета меня по отчеству?
— Приходи-приходи, Пинкертон, давай будем вместе дедукцией заниматься.
В кабинете Меркулова действительно сидел Азаров.
— Изложи еще раз, пусть Александр Борисович тоже послушает, — кивнул ему Меркулов, как только Турецкий уселся, удовлетворенный таким раскладом.
— Излагаю. В связи с убийством Сахнова Георгия Емельяновича я разрабатывал несколько версий. Согласно одной из них убийство было совершено двумя экс-сотрудниками милиции, ныне осужденными и отбывающими наказание в спецколонии для бывших работников правоохранительных органов, это в Кондратьевске, в Рязанской области. Я просмотрел личные дела осужденных и действительно отыскал двух человек, соответствующих описанию: Тернозов Виктор Семенович и Петровский Вадим Николаевич. Оба в прошлом районные оперативники, причем Тернозов — москвич. Свидетели гибели профессора Сахнова по предъявленным фотографиям опознали их с большей или меньшей степенью уверенности. Кроме того, я проверил связи Тернозова и вышел на его старого приятеля, который видел его накануне убийства Сахнова. По его словам, он встретил Тернозова на улице, тот его тоже узнал, но в контакт вступить не пожелал, а немедленно скрылся: сорвался с места — и бегом. Так что причастность Тернозова и Петровского к убийству Сахнова можно считать доказанной.
— Я не совсем понял, — вмешался Турецкий, — или, может, у меня маразм? Так поправьте. Как они могли хлопнуть профессора, одновременно сидя в зоне? А что говорит администрация колонии? Что, эти Петровский и Тернозов получили отпуск за примерное поведение? За что они, вообще, сидят?
— Я подробно не разбирался, так, вкратце посмотрел, — ответил Азаров. — Тернозов при задержании застрелил подозреваемого. Оказалось, не тот — вместо рецидивиста завалил его родного братца, честного труженика прилавка. Получил пять лет, отсидел год. Петровский попался на взятке, сидит уже около двух лет. До судимости знакомы не были.
— А все-таки что говорит администрация колонии?
Азаров с Меркуловым переглянулись.
— Тут все и начинается, — сказал Меркулов. — Продолжай, Алексей.
— Администрация заявляет, что оба заключенных никуда не отлучались, это абсолютно исключено.
— Но свидетели-то их опознали, как с этим быть? Обознаться они не могли?
— Не думаю, — возразил Азаров, — я еще могу поверить, что свидетели с места аварии находились в шоковом состоянии, до того ни Петровского, ни Тернозова в глаза не видели и что-то перепутали. Но приятель Тернозова знает его с детства и столкнулся с ним буквально нос к носу. Он уверяет, что ошибки быть не может, это точно Тернозов, он уверен на все сто процентов. Но и это еще не все. Буквально полчаса назад мне позвонил некто и посоветовал не ездить в спецколонию и вообще не разрабатывать эту сомнительную версию. Иначе со мной по дороге может произойти несчастный случай. А если я не поеду, то мой шаг будет оценен по достоинству.
