Всю ночь по подоконнику то размеренно стучал дождь, то погромыхивала гроза, а вот утро выдалось славное: освеженное озоном и наполненное солнцем. Солнце колебалось в луже, куда наступил Гордеев, подходя к своей машине. «Опель-корс» пережил ночь без малейших потерь.
— Эй, мужик, — услышал сзади Гордеев, — ты что себе воображаешь? Твоя сигнализация всю ночь завывала, весь двор перебудила на фиг!
Гордеев по инерции обернулся. Заготовленный ответ относительно того, что сигнализация у него дистанционная, а потому перебудить всю округу никак не могла, завывать могла бы исключительно в квартире, но никак не на весь двор, угас в его груди, когда его нос и рот зажала душная тряпица, пропитанная навевающей сны жидкостью. Но, сопротивляясь накрывающей его тьме, Гордеев успел увидеть искаженное, словно снятое объективом «рыбий глаз», небритое кавказское лицо с глазами-сливами и огромнейшим носом… И — отрубился.
Сознание возвращалось к Гордееву медленно, как бы толчками. С первым толчком отлетели прочь тяжелые сны, содержание которых он не мог запомнить, да и не пытался. Вторым толчком было мучительное возвращение в свое тело, отзывавшееся уймой мелких болей. Обнаружилось, что руки и ноги у него стянуты чем-то жестким — скотчем или веревками, до невозможности пошевелить ими, до онемения пальцев, а глаза прикрывает повязка, сквозь плотную ткань которой едва пробиваются искорки света… Что это с ним? Где это он? Что случилось? И тогда третий толчок вбросил Гордеева в прошлое. Нет, не в ближайшее: происшествие во дворе возле машины будто гигантским ластиком стерло из его памяти. Последнее, что он запомнил, был смутный рассвет и дождь за окном, словно враги проникли в его квартиру и захватили его сонного. Но кем, скорее всего, являлись эти враги и какие цели они преследовали, Гордеев моментально вспомнил — и не обрадовался тому, что пришел в себя.
— Очухался, голубчик, — донесся до него извне булькающий голос. То ли его обладатель страдал каким-то заболеванием дыхательных путей, то ли чувства Гордеева, в том числе и слух, неадекватно передавали действительность. — Стонет… Глаза ему открыть?
По всей видимости, булькающему уголовнику подали утвердительный знак, потому что прикрывавшую глаза Гордеева плотную ткань сдернули с его лица, рванув кожу и брови, энергично и больно, словно отрывали присохший к ране бинт. Должно быть, медицинское сравнение, мелькнувшее в еще не совсем здоровом гордеевском мозге, было порождено открывшимся ему зрелищем. Метрах в двух над ним нависал, горбясь, кирпичный свод, с которого свешивалась пыльная голая лампочка, точно в гнилом каземате. А еще ближе, чем свод — в опасной близости, — нависало лицо, прикрытое снизу зеленой повязкой-респиратором, а сверху — зеленой марлевой шапочкой. Фактически оставались на виду только густые брови и серые, пристальные, окруженные морщинами глаза. Выражение серых глаз Гордееву не понравилось. Еще менее ему понравился двадцатиграммовый шприц с внушительной иглой, который сжимала обтянутая резиновой перчаткой рука. На конце иглы дрожала капля лекарства, содержащего в себе непредсказуемые последствия.
Гордеев хотел бы сделать вид, что снова потерял сознание, но знал, что не сможет выглядеть достаточно убедительным в этой роли.
28
Дело явно склонилось в сторону запрещенных — или полузапрещенных — к употреблению лекарственных препаратов, и Турецкий по совету Меркулова обратился в Федеральную службу по контролю за оборотом наркотиков с просьбой выделить в его бригаду опытного знающего сотрудника. Следствием просьбы явилось то, что уже на следующее утро на пороге его кабинета появился жгучий брюнет с майорскими погонами, открывающий в улыбке желтые, но крепкие, как у грызуна, длинные зубы. Карие, с прищуром, глаза, обаятельный баритон, ухватистая походочка — не то популярный исполнитель одесских песен, не то революционный моряк-анархист. Доложил он о себе, впрочем, безо всякого анархизма, по всей форме:
— Майор Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков Тимофей Зайчик. — И тотчас, доверительно понизив голос, добавил: — Кстати о птичках, то бишь о зайчиках. Вчера наше телевидение показало здорово юмористический мультфильм — о фокуснике, который тянет за уши кролика из шляпы. Тянет-потянет — кролик не поддается. Сильнее тянет — кролик все равно не вылезает: зацепился, видать. Фокусник уже разозлился, рванул со всей силы — и оторвал кролику голову! Фонтан кровищи, публика в обмороке… В общем, смешной мультфильм.
— Гм… да, наверное, — вынужденно согласился Турецкий, который, откровенно признаться, не нашел, что еще сказать.
— Так это я, в общем, к тому, что многие хотели бы оторвать мне голову, но пока что никто этого не добился. На плечах у меня надежный компьютер, и база данных в нем приличная. Ваша проблема в распространителях запрещенных стимуляторов, так я понял?
В эту первую встречу обнаружилась примечательная черта Тимофея Зайчика, которая так сильно воздействовала на окружающих: его чувство юмора. Если соблюдать полную точность, его чувство черного юмора. По любому поводу и без повода майор с милой фамилией Зайчик атаковал сотрудников анекдотами, где фигурировали кровь, увечья и смерть. Когда анекдотов не хватало, шли в дело случаи из служебного опыта, а опыт у Зайчика был богатый и колоритный. Это свойство, в совокупности с полным отсутствием субординации, делали майора довольно-таки невыносимым субъектом. Но его профессионализм и любовь к своему делу вызывали уважение и заставляли считаться с ним. В конце концов, нет человека без недостатков…
Едва на экране компьютера возникли вызванные щелчком мышки фотографии, запечатлевшие распространителей стимуляторов и анаболиков, Зайчик лениво, как что-то, давно набившее оскомину и само собой разумеющееся, начал излагать:
— Это Внуков, бывший героинщик. Задерживался четыре года назад, но распространение ему вменить не удалось, количество обнаруженных у него наркотиков тянуло только на употребление. Волевая, видишь ты, личность, сумел слезть с иглы. Теперь других травит, н-да… Это — Сеня Метелкин, бо-ольшая знаменитость. Досье на него толще, чем «Анна Каренина». Самого Метелкина прижать к ногтю — великая честь… А это у нас кто-то новенький. Спортивный доктор, говорите? Познакомимся с доктором, непременно познакомимся, побеседуем за жизнь. Знакомиться с новыми людьми — это, понимаете ли, моя слабость, уж такой я уродился общительный…
— Проблема для нас не в том, — постарался разъяснить Турецкий, — чтобы взять исполнителей, а в том, чтобы установить, кто за ними стоит и откуда ползет вся эта зараза.
— Так это главное, что нам спать мешает! Отследить контакты — дело первой необходимости. Но что я вам скажу, Александр Борисович: брать исполнителей надо. Только брать надо умеючи, иначе от всего отопрутся. А уж если по-настоящему зацепить, расколоть мы их всегда сумеем! Кстати о птичках, не уверен я, что Внуков по-настоящему слез с иглы: если не героин, так что-нибудь другое обязательно употребляет. Спрыгнуть с одного наркотика, подсесть на другой — у этих дружбанов в порядке вещей, это не новость. А если употребляет, его особенно и раскалывать не придется: подержать в камере сутки без любимых лекарств, так он нам расскажет все, что знает, и даже больше того. Но только никакой самодеятельности! Я активизирую своих агентов, внедренных в эту среду, и только тогда мы решим все окончательно: когда и где брать.
