— Алло, господин Климас… Да, я. Здравствуйте. Как там насчет нашей просьбы? Да, насчет встречи с Иодалисом… Когда?.. Угу. Ясно. Хорошо, мы будем… Обижа-аете. Опоздать на встречу к генпрокурору — это как опоздать на встречу с Господом Богом… И вам того же. До свидания.
Вячеслав Иванович отключил связь и убрал трубку в карман.
— Ну что там? — спросил Турецкий.
— Встреча состоится завтра утром. Генпрокурор дал нам пятнадцать минут.
— Это прогресс, — усмехнулся Александр Борисович.
Грязнов вопросительно посмотрел на друга:
— В смысле?
— Обычно мне дают не больше пяти минут, — ухмыляясь, объяснил Турецкий. — В сравнении со всеми другими господин Иодалис добр, как сказочная фея.
Грязнов пожал плечами:
— Посмотрим, что скажет «фея», прослушав эту запись.
Турецкий кивнул:
— Посмотрим.
Кабинет генпрокурора Литвы не отличался буржуйскими изысками. Все здесь было скупо и функционально, никаких украшений. Хотя мебель была сделана из красного дерева, а диван в центре кабинета был обит мягчайшей коричневой кожей, что, похоже, немало смущало и самого генпрокурора, поскольку, едва поздоровавшись с Турецким и Грязновым, он как-то неловко закашлялся и отвел глаза.
— Значит, вы хотите, чтобы мы задержали Отарова? — начал Иодалис.
— Именно, — подтвердил Турецкий. — Задержали и получили в суде санкцию на его арест.
Турецкий ожидал, что генпрокурор будет юлить, темнить, ссылаться на разные инстанции и заниматься бюрократической демагогией, однако Иодалис ответил просто и предельно откровенно.
— Это невозможно, — сказал он. — Если я посажу Отарова, то следом за ним я должен посадить и еще кое-кого. А именно — человека, на которого я, собственно говоря, и работаю. А еще точнее — человека, на которого работаем все мы, литовские чиновники.
— Вы работаете на народ, — вмешался в разговор Грязнов.
Иодалис холодно на него посмотрел и сказал:
— Мы работаем на того, кого избрал народ. А у меня нет оснований сомневаться в репутации этого человека.
— И именно поэтому вы связываете его имя с именем русского мафиози Отарова? — вновь осведомился Грязнов.
— Господин Грязнов, не нужно ловить меня на слове. Вы прекрасно знаете, какая сейчас ситуация в Литве. Сплетни плодятся ежедневно, а наша пресса с удовольствием их подхватывает. Представляете, какая буря поднимется, если я арестую человека, руководствуясь одними только сплетнями и домыслами?
— Ну почему же домыслами? — вновь заговорил Турецкий. — У нас имеются показания свидетелей.
— Вот как? — Иодалис усмехнулся. — Может, у вас и показания самого Отарова имеются? Может, он дал вам чистосердечное признание, а?
Турецкий, ни слова не говоря, достал из сумки диктофон, положил его на стол и нажал на кнопку.
«— Вы спросили, замешан ли я в убийстве Канунниковой? — забубнил из динамика Отаров. — Так вот, „замешан“ — это не то слово. Канунникову убили по моему прямому приказу. Но эта троица слишком скверно справилась со своей работой. Только поэтому вы сидите сейчас передо мной и задаете свои дурацкие вопросы…»
Турецкий остановил запись и посмотрел на генпрокурора:
— Хватит или еще? Тут есть продолжение.
Иодалис как-то неопределенно насупился и потер пальцами подбородок. Взгляд генпрокурора стал пустым и рассеянным.
— Где вы это взяли? — тихо пробормотал он.
— Записал, — ответил Турецкий. — Я встречался с Отаровым.
— Где? Когда?
— Вчера. Здесь, в Вильнюсе.
Иодалис немного помолчал, потом пожал плечами и сказал:
— Ну, запись можно и подделать…
Турецкий усмехнулся. Грязнов мрачно сдвинул брови. Под взглядами москвичей генпрокурор стушевался и нервно забарабанил пальцами по столешнице.
— Ну хорошо, — вымолвил он наконец. — Допустим, что запись настоящая. Но что это меняет?
— У вас появляются основания для ареста Отарова, — сказал Турецкий.
— Да поймите же вы — он не просидит и дня! Петров — дело другое. Он подрывал основы литовской демократии. А что ваш Отаров? Ну кому?.. кому, скажите мне на милость, здесь есть дело до вашей убитой депутатши? У нас что, своих проблем мало? Нас даже пресса не поддержит. Что уж говорить о простых людях? В обществе сильны антирусские настроения. Многие думают так: если русским плохо, нам хорошо. Причем даже интеллигентные люди, даже они думают так. Не в открытую, конечно, а подспудно.
Турецкий легонько стукнул пальцем по диктофону:
— Ваши газеты могут опубликовать эту запись.
Генпрокурор снисходительно усмехнулся:
— И что? Половина газет тут же напишет, что это подлог. Фальшивка. А вторая половина — что все это дела русских и нам не нужно в них вмешиваться.
— Значит, Отаров останется на свободе? — прямо спросил Александр Борисович, которого начала утомлять вся эта демагогия.
Иодалис посмотрел на Турецкого с грустью:
— Да, коллега. Боюсь, что будет именно так. Нашей маленькой стране хватает и своих скандалов. Не стоит раздувать эту вашу историю до масштабов мировой катастрофы.
Он сложил руки замком, задумчиво посмотрел на них, словно искал поддержки, затем поднял взгляд на Турецкого и тихо добавил:
— Уезжайте домой, коллеги. Здесь вам больше делать нечего.
— Это вы так думаете, — холодно сказал ему Грязнов. — А у нас на этот счет свое мнение.
На этот раз Иодалис одарил грустным взглядом Грязнова.
— Ваше мнение имеет значение в России, — спокойно сказал генпрокурор. — А здесь… — Он оставил фразу незаконченной, нажал на кнопку коммутатора и сказал: — Хельга, господа следователи уходят. — И затем добавил несколько слов по-литовски.
Динамик коммутатора подобострастно промурлыкал в ответ. Иодалис отпустил кнопку и посмотрел на Турецкого и Грязнова взглядом, который говорил сам за себя.
Сыщики поднялись.
— Я буду добиваться аудиенции у президента, — сказал Турецкий.
Иодалис кивнул и ответил:
— Это ваше право. Если сумеете его уговорить, я сделаю все, что нужно.
— Стоило ради этого огород городить, — недовольно проворчал Грязнов.
— Что вы сказали? — поднял брови Иодалис.
— Вам следовало сразу же сказать нам, что решить нашу проблему не в вашей компетенции, — сказал Грязнов. — Похоже, вы здесь вообще ничего не решаете, а просто… — Он безнадежно махнул рукой.
Генпрокурор нахмурил густые, седоватые брови и гневно сверкнул глазами.
