Юдин замолчал. Какое-то время он сидел молча, уставившись в одну точку прямо перед собой, потом повел плечами, как будто ему внезапно стало холодно, и снова поднял взгляд на Турецкого:
— Он предложил мне двадцать тысяч долларов, если я помогу ему избавиться от Канунниковой. Сначала я испугался. То есть… я почувствовал ярость. Ведь этому человеку Елена Сергеевна доверяла, как самой себе. И вдруг такая подлость, такое лицемерие! Я не мог и слова вымолвить от ярости. Но Дубинин только усмехался. Потом он сказал: «Я понимаю, что мое предложение звучит несколько странно. Но я уверен, что вы его примете». Он сказал, что давно наблюдает за мной и знает, что я — человек умный и предприимчивый. К тому же на карту поставлено существование нашей партии. Он сказал, что Канунникову в любом случае «уберут», и никто ничего не сможет доказать. Даже если я расскажу ей все, это ничего не изменит. Я спросил: «Почему?» А он ответил… Он ответил, что, во-первых, Канунникова не поверит мне, а во-вторых, что бы она ни сделала — она уже не жилец на этом свете. Он так и сказал — «не жилец».
— И тогда вы согласились?
Юдин вздохнул.
— Не сразу. Я долго думал, но потом Дубинин сказал, что, если я не соглашусь, он найдет себе другого помощника. Канунникова все равно умрет, а я останусь без работы и без денег. После этого я… я согласился. А что мне оставалось делать?
Поскольку Александр Борисович ничего не ответил, Юдин продолжил:
— Дубинин познакомил меня с Дашкевичем и Халимоном. Сказал, что они сделают всю черную работу. Я должен был добыть пистолет Канунниковой, а потом, когда придет время, открыть им дверь. Они научили меня, как можно добыть пистолет. Как-то раз я сидел у Елены Сергеевны в гостях и попросил ее показать мне пистолет. Она показала. Я осмотрел пистолет и сказал, что его нужно показать специалисту, чтобы он осмотрел его, почистил и пристрелял. Елена Сергеевна сказала, что ей на это плевать, потому что все равно она никогда не воспользуется этим оружием. Но я настаивал, и она согласилась. Так ее пистолет попал ко мне. А я передал его Дашкевичу. Из этого пистолета он потом и убил Канунникову и ее мужа.
— Расскажите, как была убита Канунникова.
Юдин тяжело вздохнул.
— Видите ли, Александр Борисович, — промямлил он сиплым и каким-то придавленным голосом, — Елена Сергеевна всегда была осторожной. Когда-то, когда она только начинала свою политическую карьеру, ее сильно избили. С тех пор она никогда не открывала незнакомцам. В то утро я позвонил в дверь ее квартиры, она узнала меня и открыла. Я зашел в прихожую, и она снова закрыла дверь на замок. Но пока я переобувался, она ушла на кухню, готовить кофе. А я незаметно снова открыл замок. Потом я прошел в квартиру. Муж Канунниковой, Арсений Андреевич, сидел на диване перед телевизором и дремал — сказалась бессонная ночь.
Потом пришла Канунникова и принесла мне кофе. Какое-то время мы пили кофе и разговаривали. Потом на пороге появились Дашкевич и Халимон. Елена Сергеевна сидела ко входу спиной, а бандиты вошли бесшумно, и она не заметила их. Я бы и сам не заметил, если б не сидел лицом к двери.
Что было дальше — это я плохо помню. Я услышал первый выстрел и закрыл глаза. Меня всего трясло. Я как будто с ума сошел. Помню только, как Дашкевич стал меня трясти. Он кричал мне, что пора уходить и что я должен взять себя в руки. Говорил он, как всегда, очень грубо. И на меня это… подействовало. На меня всегда отрезвляюще действует чужая грубость. Я сделал над собой усилие, встал с дивана и пошел к двери. Не знаю, сколько времени прошло с того момента, когда раздались выстрелы… Потом мы оказались на улице. Только глотнув свежего воздуха, я окончательно пришел в себя. И только на улице я понял, какой ужас мы сотворили. Понимаете, пока не прозвучали эти выстрелы, я думал… я полагал… я не чувствовал, что все это всерьез. Все это казалось мне каким-то бредом, каким-то дурацким сном. И лишь когда я осознал, что Елены Сергеевны больше не будет на свете, когда я понял, что она по-настоящему мертва, я… я…
Юдин вдруг всхлипнул, зажал лицо ладонями и вслед за тем затрясся, обливаясь слезами и издавая громкие рыдающие звуки.
Александр Борисович смотрел на Юдина без всякого сочувствия. Его глаза были холодны, в них застыло отвращение, словно он смотрел не на человека, а на омерзительное насекомое, которое он вынужден по какой-то странной причине терпеть у себя в кабинете.
Юдин вытер рукавом заплаканное лицо, посмотрел на Турецкого и сказал:
— Вы мне верите? Вы верите мне?
Турецкий молчал, мрачно рассматривая Юдина.
— Господи, ну спросите вы у Халимона! — всхлипнул тот. — Это бандит, напарник Дашкевича. Он вам все расскажет.
— Халимон мертв, — сказал Александр Борисович. — Дашкевич убил его.
— Убил? — Юдин захлопал глазами. — Значит, сначала он убил Халимона, а теперь убили его самого? О господи, так, значит, он решили убить всех троих! Он решил нас убрать, чтобы спрятать концы в воду! Вы понимаете?!
Турецкий прищурился:
— Кто — он?
— Да он — Отаров!
Турецкий быстро спросил:
— Халимон и Дашкевич были людьми Отарова?
Юдин закивал:
— Да.
— Откуда вы это знаете?
— Ну… — Он пожал плечами. — Я это понял. По их разговорам, по отдельным фразам. И потом, незадолго до смерти Елены Сергеевны Дубинин несколько раз встречался с Отаровым. Не нужно быть гением, чтобы понять, что это Отаров подбил Дубинина ликвидировать Канунникову. И даже выделил ему для этого своих людей. Она ведь ставила палки им в колеса…
— Это ваши догадки? — спросил Турецкий.
Юдин кивнул:
— Ну да. Я никогда не говорил об этом с Дубининым. Да я даже заикнуться об этом побоялся бы! Вы ведь знаете — бандиты не любят болтунов, об этом в любой книге написано.
— У вас есть доказательства, что Дашкевич и Халимон были людьми Отарова и действовали по его указанию?
— Доказательства? — Юдин уныло покачал головой: — Нет, доказательств нет. Я только знаю, что они были знакомы с Отаровым. Познакомил меня с бандитами Дубинин. Он же нас и инструктировал.
— Ясно.
— Поймите, — взволнованно добавил Юдин, — я знал только то, что должен был сделать, остальное меня не касалось. — Юдин сморщил лицо и жалобно спросил: — Скажите, Александр Борисович, что меня ждет?
Турецкий закурил сигарету, помахал рукой, отгоняя дым от лица, и сказал мрачным, скрежещущим голосом:
— Полагаю, ничего хорошего. Да, кстати, ваш друг Дашкевич не умер.
Юдин раскрыл рот.
— Как не умер? — пробормотал он в полном недоумении. — Но ведь я собственными глазами видел, что он мертв. Он был весь в крови. И потом… эта его рука… — Юдин передернул плечами. — Она ведь была оторвана.
— Рука оторвана, а сам Дашкевич в коме, — сказал Турецкий. — Возможно, ему еще повезет, и он останется инвалидом.
