Владимир Афанасьевич тем временем подобрал оба автомата, снял у охранников с ремней наручники и застегнул на руках лежащих ничком «драчунов».
Утюг, придя в себя, грязно матерился и обещал всем им показать теперь такое, отчего застывшая в открывшейся двери «Логики» женщина пришла в себя и стыдливо засмеялась, передумав звать на помощь.
— Ну и что теперь с вами делать? — спросил Демидыч незадачливых суперменов. — Наказать или отпустить с миром? Как считаешь, Леш?
— Вообще-то хамство спускать нельзя, — размышлял самбист. — Но нам еще эту фирму потрясти придется. Поэтому предлагаю простить. И ничего их начальству не докладывать. Тогда они у нас как бы в долгу станутся.
— Ну что же. Пусть так. — Демидов легонько пнул лежащих. — Подъем! Проверим теперь ваше транспортное средство.
Доведя сладкую парочку до «чероки», он с удивлением обнаружил внутри ухмыляющегося Мичурина. Пожал плечами. Швырнул ему ключи от «браслетов».
— Повезло вам, парни. Есть теперь кому позаботиться. Советую впредь быть осторожнее с добропорядочными гражданами. И не советую пытаться снова перейти нам дорогу.
Когда «девятка» отчалила, мрачный Утюг, потирающий периодически то затылок, то запястье, прошипел Коле Иванову:
— Смотри мне, Мичурин! Ты ничего не видел и не слышал. Понял?
— А мне-то что? — Проблемы Утюга Колю больше не волновали.
3
— Вы позволите? — Произнесено было без акцента, но с необычной для русского интонацией. И Изабелла заинтересовалась.
— Пожалуйста.
— Спасибо. — Незнакомец присел за столик и склонил голову. — Меня зовут Питер.
— Очень приятно. Белла. Изабелла Вовк.
— И мне приятно, — улыбнулся импозантный поджарый господин лет пятидесяти. — Вы не поверите, но у нас почти одинаковые фамилии. Я Питер Восс. Представляю в вашей столице австрийский фонд «Экологический мир».
— Чем обязана? Хотя, не скрою, мне льстит внимание солидной международной организации.
— Это не вы, а я обязан засвидетельствовать свое восхищение вашей красотой, — расшаркался Восс. — И организация тут, между прочим, совсем ни при чем.
Рыжая хмыкнула — настолько откровенной и беспардонной выглядела лесть. Изабелла могла быть кем угодно: талантливым технарем, стервой и воровкой, но дурой — нет. По крайней мере, она прекрасно понимала, что уж писаной-то красавицей никогда не была, хоть и чувствовала, что на этот раз чем-то привлекла мужское внимание.
По мере того как темнел витражный купол над залом и ярче разгорались крупные фонари между столиками, «Метрополь» понемногу наполнялся народом. Ресторан начинал шуметь монотонно, словно морской прибой, как шумят все ресторации в то благодатное время, когда они еще на треть пусты, посетители, приняв по первой паре рюмок, разговорились уже, но еще не размахивают руками и не перекрикивают соседей. С эстрады в дальнем углу приятную инструменталку вползвука наигрывала группа лохматых, юных, но уже «раскрученных» и популярных парней. За спиной девушки шелестел небольшой фонтан с золоченой фигуркой. Собеседникам пришлось говорить немного громче.
— Вы часто здесь? — продолжал домогаться Восс.
— Впервые. И это чистая правда. К тому говорю, что, если вы приняли меня за отельную проститутку, у вас есть еще возможность исправить ошибку.
Мужчина смотрел на собеседницу весело и озорно.
— Если бы мне нужна была только спутница на ночь, я бы подсел за тот столик. — Он кивком указал направо. — Или за тот. — Кивок налево.
— Не знаю, радоваться или обижаться, — хихикнула Белка.
— Воспринимайте как данность, — посоветовал визави. — Но коли вы тут впервые, значит, кухню здешнюю не пробовали. И раз уж мы сидим рядом, не позволите угостить вас ужином?
— Позволю.
Восс поднял руку, и его тут же заметили. Официант подал меню.
— Рекомендую в качестве закуски горячие тосты — э-э-э… по-русски бутерброды? — с красной икрой и крабами, ну а чтобы поесть — утку, наверное. В печеных яблоках и вишневом соусе. Как вам?
Изабелла, склонив голову набок, рассматривала собеседника.
— Годится…
Трапезничали они долго, запивая деликатесы отборным вином. Питер, пытаясь вовлечь собеседницу в диалог, много рассказывал о себе и своей работе. Оказалось, что элегантный пятидесятилетний господин не просто работал в представительстве фонда, а руководил одним из основных его отделов, называвшимся «Гуманитарный диалог», основное направление деятельности которого — организация международного сотрудничества людей, далеких от политики, но славных в иных областях: литературе, искусстве, науке. Так что Восс знал о культурной жизни столицы много больше Изабеллы. И рассказчиком он был неплохим. Белка, забредшая перекусить сюда совершенно случайно, смеялась его шуткам и была чрезвычайно довольна приятным знакомством.
Между байками и последними сплетнями об известных артистах и светских дивах типа Саши Копчак вдруг проскользнула знакомая фамилия.
— Как вы сказали? Дубовик? Мой друг у него диссертацию защищал, — гордо заявила Изабелла.
— Да что вы? А как его звать? Друга.
— Гончар.
— Майн гот! Как тесен мир. Я встречался с Викентием Леонидовичем и даже организовывал для него поездку на семинар по обмену опытом в Женеву…
— Я знаю его сына.
— Вы непременно должны представить нас друг другу…
Интерес господина Восса отнюдь не был случайным, как могло показаться на первый взгляд. Сегодня в России расплодилось много представительств зарубежных фондов всех мастей и калибров, полезных и вредных. Дело они вроде бы благое делают, но за их ширмой зачастую скрываются совсем иные «гуманитарии». Так и отдел, возглавляемый Воссом, по сути, был шпионской организацией нескольких западных разведок, в том числе и американской. Они как раз нащупывали в России важные открытия в научно-технологической сфере. Грядущий российский прорыв в информационных технологиях отнюдь не входил в число глобальных планов Дядюшки Сэма…
— А как вы относитесь к коньяку на десерт?
— Вполне.
Восс кивнул и снова вальяжно поднял руку.
— Как и вчера, — попросил австрияк выросшего из-под земли официанта. — Даме тоже.
Официант кивнул и опять провалился.
— А что вчера? — с любопытством спросила Изабелла. — Кстати, предпочитаю «Курвуазье».
— Недолго осталось, — усмехнулся Восс, — до возвращения официанта. И вы всей душой станете любить «Реми Мартин».
Халдей принес хрустальную бутылку, снял хрустальную пробку, отмерил по двадцать граммов — на самое донце — в пузатые бокалы и почтительно поставил их перед посетителями.
— «Луи Тринадцатый».
