— Без проблем. Хотя этот вопрос имеет две стороны: общефилософский взгляд на вопросы бытия и частный. С точки зрения основного вопроса философии ты просто частица плесени, обладающей неким самосознанием и покрывшей на бесконечно короткий миг одну из планет. Если брать частности, будем вести самодопрос. Значит, так. Я тебя знаю? Нет. А ты меня? Да. Ты мне нужен? Нет. А я тебе? Да. Ты мой собутыльник? Нет. Что тебе с меня надо? Моя квартира или моя память. По вопросам распоряжения жильем я недее—способен. Спрашивай, мент. Но, предупреждаю, у меня склеротические провалы. — Великолепно. Вот мое удостоверение. Старший следователь по особо важным делам. — Курбатов сделал паузу, для того чтобы дать Подметкову переварить информацию. — Я здесь ради вашей безопасности. Мы вышли на банду, орудующую нагло и безжалостно. Они выискивают одиноких, склонных к употреблению спиртного людей. Убивают, чаще всего просто травят или доводят до сердечного приступа конской дозой клофелина. Затем оформляют фальшивые документы и вы—ставляют жилье на продажу. Получают задаток в размере десяти процентов. Причем на одну квартиру могут попасть до пяти покупателей. И исчезают. Когда все выясняется, оказывается, хозяин пропал без вести либо пошел за грибами и объелся мухоморами. У нас есть оперативная информация, что вы их очередная жертва. — Что же делать? — растерялся хозяин квартиры. — Сейчас же отправляйтесь погостить к девушке с романтическим именем Гузаль. А здесь на неделю устраивается засада. Бумага какая-нибудь есть? — Вот, — промычал Иван, предпринимая попытку стащить со стола газету, выполнявшую роль скатерти. — На, возьми, — Курбатов протянул ему лист, вырванный из записной книжки, — пиши: «Я, Подметков Иван Степанович, находясь в здравом уме и трезвой памяти, предоставляю свою квартиру по адресу: улица Мира, восемьдесят семь, квартира двадцать пять, следователю Генеральной прокуратуры Курбатову А. М. для выполнения оперативных мероприятий. Дата. Подпись». Отлично. У вас прекрасный почерк ученика треть—его класса! Это комплимент! Собирайтесь, санитарная карета уже у входа…
Глава 4 Соль жизни
Поремский подъехал к аэропорту Шереметьево-2. Зашел в отделение милиции. Стоявший у входа милиционер, скользнув взглядом по лицу со следами побоев, насторожился. Владимир подошел и, предъявив служебное удостоверение, представился. — Слушаю вас, — изменил отношение служитель правопорядка. — Такое дело. В начале мая вам в отделение были сданы две личности со стволом и ножом, хотелось бы узнать, куда их отправили? — тряхнув соломенными волосами, спросил Владимир. Милиционер предложил следовать за ним. — Так. Сейчас, — пробормотал он, сев за стол и начав листать толстый журнал. — Вот. Отпустили. — Как отпустили? — изумился Поремский. — Они предъявили паспорта, из которых следовало, что им по пятнадцать лет. — Что? Им по пятнадцать? Я не ослышался? Ну и дальше? — Писатель от своего заявления тогда отказался. А за ношение огнестрельного и холодного оружия наказание следует с шестнадцати. — Где вещдоки и их паспорта? — спросил Порем—ский. — У нас. Мы сделали запрос по месту жительства для передачи дел в комиссию по делам несовершеннолетних. Пока молчат. — Хорошо. Я все забираю в Генпрокуратуру. Подготовьте передаточную ведомость, — проворчал Владимир. — Но вообще полезно иногда головой думать. Здоровый двадцатилетний жлоб, судя по наколкам, трижды судимый, взят при попытке ограбления с огнестрельным оружием. Предъявляет фальшивую писульку, из которой следует, что он ходит в детский садик. Что делают наши доблестные органы? Ему грозят пальчиком и отпускают под честное слово домой, в углу постоять! А может, вы не так тупы, как кажетесь? В наше время глупость щедро проплачивается. Чтобы не таскаться с уликами по городу весь день, Поремский забежал в Следственное управление Генеральной прокуратуры. После сдачи оружия и паспортов на экспертизу заскочил к Турецкому. — Ну, есть чем обрадовать? — спросил тот. — Скорей есть чем удивить! — ответил, наклонив голову и практически спрятав глаза под неподдающимися прямыми волосами, Поремский. — Судя по документам, им по… пятнадцать лет. — Да брось, у меня дочь тринадцатилетняя. Ты видел. Этих пятнадцатилетних приходится выметать из квартиры каждый день. По развитию как раз на два года и отстают от девок. — Мне кажется, тут нечисто. А у вас есть что? — Да. Взгляни. — Турецкий протянул несколько фотографий. — Это кто? — растерянно спросил Поремский. — Это подозреваемый в деле профессора Волобу—ева. По крайней мере, на портфеле найдены его пальчики. А анализ химического состава ушной серы на руках профессора показал, что она из его ушей. Тем более ухо у парня действительно слегка надорвано. Опять же, несколько волос, прилипших к руке убитого, огненно-рыжего цвета, как у парня. Однако допросить его невозможно. Больной пребывает в состоянии овоща. Его сильно разнесло. Не может говорить, сидит на энтеральном питании. И, похоже, из-за обширнейшего отека подавлен мозг. Сейчас ситуация стабилизировалась. Есть надежда, что, когда полегчает, сознание к нему вернется. — Борисыч, но за ним уже должна начаться охота. Кроме того, едва придя в себя, он попытается сбежать или покончить с собой. — Он переведен в госпиталь МВД. У палаты вы—ставлена охрана. Ребята проинструктированы относительно опасности, — успокоил Турецкий. — И вот что я думаю, может статься, что он останется нашей последней ниточкой к Атаману. Если не выйдет из комы, придется давать заметку с фотографией в желтую прессу и ловить «на живца». — Ну, я полетел как раз общаться с представителями желтой прессы, — вставая, произнес Поремский. — Когда-нибудь открывал газетенку «Соль жизни»? — Нет, а что? — Дрянь редкостная! — раскладывая на столе цветные листы, покрытые обнаженными телами, скривился Владимир. — Наш Елагин же в ней прославился! Комок к горлу подступает. Я, честно говоря, пожалел, что мы вернули орудие труда господину Белобокину. Вот его последнее интервью с начальником кафедры диетологии института Востока. В статье, претендующей на серьезный научный обзор, ученый советует домашним хозяйкам не жарить домашних тараканов в микроволновой печи по той причине, что насекомые просто лопаются и их останки трудно соскребать со стенок. А вот, слушай: «Господин Польский, почитатели экзотической кухни часто жалуются на боли в желудке и ухудшение самочувствия после потребления насекомых неизвестного происхождения». Ответ: «Нашей стране предстоит долгий путь до признания ее цивилизованной. Поверьте, ни в одной восточной культуре не используются такие варварские методы борьбы с домашними животными, как ядохимикаты. Поймите, они не враги нам. Они нас не ненавидят. Тараканы просто попутчики по жизни. А пришедших от соседей рекомендую выдерживать в стеклянной банке с солью две недели для вывода ядов». — Хватит, — поморщился Турецкий. — Отваливай отсюда со своими мерзостями. У меня обед скоро. Поремский покинул кабинет начальника. Вынул телефон и выбрал из памяти номер Елагина. — Да, слушаю, — прозвучал ответ. — Рюрик, у тебя название газеты «Соль жизни» никаких отрицательных эмоций не вызывает? — поинтересовался Поремский. — А то я вынужден нанести туда дружеский визит. Может, надо кого пристрелить? — Володя, встретишь Вербовскую, не убивай ее. Она моя! — усмехнулся Елагин. Поремский вошел в душное, несмотря на вращающиеся на потолке пропеллеры, помещение. Остановился, выискивая знакомое лицо. Редакция газеты «Соль жизни» представляла собой огромный офис, разделенный прозрачными перегородками на звуконепроницаемые отсеки, в которых сидели и неустанно били по клавиатурам наборщицы, верстальщики, корректоры и редакторы. Между ними сновали различного рода менеджеры. Над редакцией возвышалась небольшая надстройка, откуда тянуло запахом хорошего кофе. Там, скрытый за тонированным стеклом, наблюдал за процессом, потягивая чашечку напитка, сам главный редактор и владелец издания господин Иванов. Армянин с азербайджанской фамилией, подписывающийся русским псевдонимом, в редакторы газеты вышел из поваров. Поэтому и издание представляло собой невероятную смесь из острых приправ, экзотических блюд и прочих ингредиентов. И ничего, находились люди, которые это кушали! Разглядев свидетеля, Поремский двинулся по лабиринту проходов. Успешный журналист Белобокин обладал такой роскошью, как персональное рабочее место. Большинство его коллег не имели и этого. Сейчас он работал над статьей о грибах-мутантах, селившихся в человеческой печени и мозге. Статья должна была выйти в вечернем выпуске. А пока получалось не совсем правдоподобно, поэтому он недовольно оторвался от материала. — Вы меня узнаете? — спросил стоявший перед ним высокий молодой человек с копной прямых платиновых волос. — Вы тот юноша, что меня сильно выручил! — вздохнул Белобокин, поняв, что отпираться бессмысленно. Он быстро провернул в голове возможные причины, заставившие прийти молодого человека. Конечно, следовало в аэропорту, когда ему вернули компьютер стоимостью в три тысячи долларов, предложить вознаграждение. Но тогда ста долларов было жалко. Сейчас же за неразглашение он готов был заплатить и тысячу. Дело в том, что ноутбук был редакционный. Придя на следующий день к шефу со следами побоев на лице, журналист рассказал, как его ограбили. Иванов лишь махнул рукой. Он привык к разбитым фотоаппаратам и камерам, перевернутым автомобилям, побитым журналистам. Острота газеты требовала материальных жертв. — О, у вас новый аппарат! — отметил Поремский, разглядывая чудо японской техники. — У меня к вам пара вопросов. Вы тех дебилов ведь встречаете не впервые. Вы их знаете? — В первый раз видел! — испугался Белобокин. — А почему это вас так интересует? — Извините, не представился. Следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры Порем—ский, — произнес Владимир, изучая странную реакцию нервно заерзавшего на стуле Белобокина. — А они дали показания, что вас знают давно. Уже грабили. Предупреждали. Но вы не послушались. — К чему тогда весь этот спектакль? — развел руками Белобокин. — Вы же знаете все. — Спектакль, положим, в нашем случае разыгрывается не мной, а вами. Чего вы боитесь? Чего может бояться журналист? Белобокин вспомнил времена своей голодной, шакальей юности, когда он с такой же сворой циничных подонков конкурирующих изданий несся туда, где пахло свежей кровью. Еще не остыл труп, а репортаж со своей версией был готов. Он врывался в квартиры глядевших безумными глазами родителей и делал снимки жертвы прямо в гробу. Умудрялся скрытой камерой снимать уголовников, выпивающих с депутатами, и загулявших с любовниками звезд. Делалось это, конечно, не в угоду искусству, а исключительно из-за весьма неплохих гонораров. Однажды Белобокина, младшего редактора нищего отдела «краденых новостей», за отсутствием под рукой журналистов высоко оплачиваемого отдела «расследований и криминальной хроники» послали на громкую разборку. Восемь трупов из трех известных криминальных сообществ были изрешечены автоматными очередями. Вот тогда он, сделав несколько снимков, впервые столкнулся с настоящей братвой. Бритый наголо «шкаф» подошел, на секунду задумался: убить или забрать оптику. Белобокин, быстро сообразив, вскрыл фотоаппарат и начал вытаскивать, засвечивая, пленку. Бугай, потеряв интерес, отошел. Белобокин впервые наделал прямо в штаны. Однако, отбежав на несколько метров, присел, выхватил блокнот и принялся покрывать его текстами. Были исписаны даже те страницы, которые планировалось вырвать и хорошенько помять. Репортаж был признан статьей года. После него журналист вознесся. Однако эта странная зависимость осталась. Вот и сейчас при слове «прокуратура» ему срочно потребовалось в туалет. Да еще зазвонил телефон. На проводе был вездесущий шеф: — Что это у тебя за посетитель? — Шеф, — прикрыв рукой трубку, шепнул Белобокин, — следователь, «важняк» из Генпрокуратуры. — Молодец, — похвалил Иванов, — потом ко мне заведи. — Без проблем, — ответил, кладя трубку, журналист. Затем обратился к следователю: — Вы можете гарантировать, что обстоятельства того контакта не станут достоянием гласности? — Боже! Вы тут совсем помешались на компроматах, — вздохнул Владимир. — Все, что вы скажете, будет использовано только с целью задержания особо опасных преступников. Расскажите подробно, где, при каких обстоятельствах и когда вы с нападавшими ранее контактировали? — Полтора месяца назад я зашел в туалет стадиона «Динамо». Ворвались эти двое. Забрали старенький личный ноутбук и пригрозили, чтобы я там больше не появлялся. — Были ли в их облике какие-нибудь особенности? — Да нет. Одеты, как все фанаты «Спартака», — ответил Белобокин. — Часто вы посещали сие заведение до ограбления? — Почти каждый день. — У вас что, диарея? — Вроде того, — оглядываясь, кивнул головой Белобокин. — Я сейчас отбегу. С вами очень хочет побеседовать главный редактор. Это там, видите затемненное стекло? Прошу, ни слова об обстоятельствах нашего знакомства. — Ладно. Не волнуйтесь, — успокоил его Владимир. — Да. Небольшая личная просьба. У вас еще работает такая активная девушка, Юлия Вербовская? — А! — усмехнулся Белобокин. — Она пользуется спросом. Но для вас сделаем. — Мне бы кабинетик отдельный! — высказал пожелание следователь. — Без проблем. Вот там, — указал в сторону нескольких дверей Белобокин, — кабины для переговоров. Подождите пару минут. Она зайдет. Поремский вошел в кабину размерами чуть больше телефонной будки и уселся на один из двух стульев. Через несколько минут дверь отворилась. Вошла чуть настороженная девушка. Из-за скромных размеров кабинета обстановка мгновенно стала интимной. Воздух наполнился всеми оттенками ароматов ее косметики. Владимир скользнул взглядом по огромным карим глазам, чуть заметной россыпи веснушек, остренькому подбородку и задержался на шнуровке в районе декольте. Репортерша, видимо, спешила и теперь глубоко дышала. При каждом вдохе невольно создавалось ощущение, что тесемки лопнут и ее женское естество вырвется наружу… Владимир тряхнул головой, снимая наваждение, и произнес: — Вам сказали, кто я? — Нет, — ответила она. — Я представитель Генеральной прокуратуры. Вот мои документы, — протягивая удостоверение, представился Поремский. — Репортаж со свиньей, в котором все вывернуто наизнанку, — ваша работа? — Да! — по-боевому вспыхнув, ответила девушка. — Не радуйтесь, — ровным тоном продолжил Поремский. — Скандала не будет. Я просто иду сейчас к вашему генеральному и беру его за одно место по результатам финансовой проверки. А в качестве откупного выдвигаю требование об увольнении журналистки Вербовской за непрофессионализм… — Так ведь он же сам приказал! — надув губки, воскликнула Юлия. — И человека указал, которого необходимо подставить! — Спасибо, — откинулся на спинку стула Владимир. — Вы мне очень помогли. О нашем разговоре, естественно, никто не узнает. Можете спокойно идти ковыряться в грязном белье. — Знаете, на вашем месте я бы сильно не задавалась, — успокоившись, произнесла девушка. — Вам по роду службы приходится ковыряться не в меньшем дерьме! — Значит, мы похожи и можем найти общий язык? — спросил Владимир, с трудом отрываясь от бюста и поднимая взгляд на уровень глаз. — Не сомневайтесь, мы его найдем! Владимир поднялся по прорезиненной лестнице с удобными пластиковыми перилами к двери с надписью золотыми буквами: «Главный редактор». Дважды стукнув, отворил дверь. В царящем прохладном полумраке сидел хорошо упитанный, гладко выбритый мужчина. — Садитесь, — предложил Иванов. — Кофе, коньяк? Поремский, отрицательно мотнув головой, утонул в мягком кресле. Редактор, оглядев его, удовлетворенно откинулся назад. — Молодой человек, у меня к вам небольшое предложение. Вы по долгу службы владеете информацией. А мы за ней ведем охоту. Я прекрасно понимаю, что вам ее не на блюдечке приносят. И мне не требуются секретные материалы по ведущемуся следствию. Но есть открытая информация, ценность которой лишь в ее оперативности. А вам лишние деньги не помешают. — И что, многие соглашаются? — А вы посмотрите, кто на месте преступления оказывается раньше? — Ну это милиция, — произнес, понимающе кивнув, Поремский. — А по нашему ведомству у вас в штате кто-то тоже есть? — И даже очень высокие чины, — самодовольно улыбнулся редактор. — Знаете, я недавно в Генеральной прокуратуре. Всех порядков, принятых в столице, не знаю. Пожалуй, посоветуюсь с начальством. — Ни в коем случае! — возразил Иванов. — Во-первых, вам не разрешат. А если и позволят, то львиную долю прибыли заберет себе начальство. Кто стоит над вами? — О, вы владеете информацией относительно нашей иерархии? Фамилия Казанский ни о чем не говорит? — Начальник Следственного управления? Смело идите к нему и беседуйте на эту тему. Больше тридцати процентов гонорара не уступайте, впрочем, мы можем договориться, и я сам буду выплачивать ему. А ваш доход останется покрыт тайной. — Точно? Я ничем не рискую? — Да! С господином Казанским у нас взаимовыгодное сотрудничество уже несколько лет, — быстро затараторил Иванов. — Мы не только получаем от него информацию, но и сами ее поставляем, участвуем в спец—операциях: прикрытие и провокации. — Недавно у нас шумели по поводу одной вашей статьи! Подозреваю, что без согласования с Казанским она не прошла бы. — Вы очень проницательны. Чистой воды заказ! Ну что, по рукам? — Простите, но дальнейший разговор перспектив не имеет. Я пойду, — произнес, вставая, Поремский. — Ну что же, — вздохнул главный редактор, — надеюсь, с Белобокиным вы в хороших отношениях… Поремский вернулся в Генеральную прокуратуру. Турецкого он застал сидящим на углу стола и разговаривающим по местному телефону. Тот кивнул Владимиру на кресло и продолжил: — Ладно. Сам заскочу. Да, еще одна просьба. Три гильзы для отчета нужны Клавдии Сергеевне. На другом конце провода задали вопрос, и Турецкий охотно пояснил: — Участвовала в задержании. Прикрывала меня огнем. А ты не знал? Ну сам занеси. Ей будет приятно. Заверни во что-нибудь и не ори открытым текстом. А так намекни, мол, слышали, как вы отличились на той неделе ночью. Александр Борисович нажал отбой и пояснил: — Идиотизм. Мало того что требуют отчет по каждому выстрелу, так им и гильзы сдай! Представляешь: идет задержание, перестрелка, погоня, и опер, как последний кретин, бросается за гильзой после каждого выстрела! Хорошо, тут у одного дядюшка комендант полигона. Так он всю прокуратуру снабжает! — Борисыч, у меня есть кой-какая информация. Сначала по мелочи. Помнишь, в газетенке Рюрика и всю Генпрокуратуру с нехорошим продуктом мешали? Провокация по заказу Казанского! — Сдается мне, что и все остальное не случайность. Что ж, будем давить гадину твердой рукой Меркулова. А теперь давай о главном. Поремский поделился информацией, добытой у Белобокина. Турецкий немного задумался и произнес: — Фанаты «Спартака» — это странное сообщество со своей иерархией. Если наши друзья вхожи в него, то, думаю, занимают определенное место. Надо внедрять своего человека, но не знаю кого. Ребят много, однако чужака не примут. Необходимо годами тусоваться, чтобы войти в боевую дружину. — Есть у меня один раздолбай, — произнес Поремский. — После моего ухода его тоже из училища выперли. Вовка Мовчан, кликуха у него Зека. — Сидел? — сразу спросил Турецкий. — Сидел, — кивнул Поремский. — Надежный человек? — Абсолютно ненадежный. Принципов никаких. Асоциальный тип. Продает с легкостью Иуды. Меня подставлял запросто. У него словно шило в одном месте. Мужику уже за тридцать, а все скачет, словно чертик. Жить ему, видите ли, скучно. — И ты ему веришь? — Как бы это объяснить? Да. До того момента, пока опасность будет щекотать нервы. — Какая статья? — Ну, там целый букет. Бзик у него на почве футбола. Кроме спортивных газет ничего не читает. Вечно тусуется среди фанатов. Так вот, как-то после матча в Питере стащил мента из оцепления с лошади и скакал, размахивая знаменем «Зенита», по набережным. Ему инкриминировали нападение на должностное лицо при исполнении служебных обязанностей, злостное хулиганство, угон транспорта, жестокое обращение с животными. Отсидел восемь месяцев. Успел нахвататься. Организовал чемпионат между колониями Северо-Запада. Погонялово в блатном мире Футболист. Сейчас живет в Москве. — Ну поехали посмотрим твоего уникума, — заинтересовался Турецкий. …Служебный автомобиль остановился у белой девятиэтажки на углу Панферова и Вавилова. Мовчан жил на шестом этаже. Поэтому следователи, не сговариваясь, проигнорировали лифт. В пролете между третьим и четвертым этажами Турецкий спросил: — Сколько иголок валялось в подъезде? — Шесть. Запах какой-то дряни из второй квартиры. — Надо связаться со Славкой, — сам себе дал задание Турецкий. — Пусть пробьет по базе. Дверь открыла миловидная девушка с огромными глазами. Поремский спросил: — Вы меня не помните? В прошлом году заезжал. — А, Володя из училища? Это вы тогда его из милиции вытащили? — Да-да. Мы к Владимиру. — Заходите, — ответила она. — А Вовы нет. — А где его можно найти? — поинтересовался Турецкий, оглядывая квартиру, напоминавшую спортивную раздевалку. — Где можно найти человека, помешанного на футболе? Представляете? Выходила замуж, думала: «Ну, любит футбол. С кем не бывает. Сходит разок-другой на матч, посмотрит по телику, почитает свой „Спорт-экспресс“. Оказалось, футбол — это диагноз. Патология полнейшая. Вот смотрите. Она распахнула дверь в комнату. Турецкому и Поремскому открылась поистине грандиозная картина. Все стены были увешаны знаменами, шапочками, шарфиками, прочей атрибутикой различных футбольных клубов. В углу были свалены альбомы, где он был сфотографирован со многими известными футболистами. Открытый шкаф являл изобилие спортивной формы. Пол украшали штук двадцать мячей, а с потолка вместо люстры свешивалась бронзовая бутса. — Вообще он же питерский, — стала старательно объяснять жена. — Болеет за «Зенит», но когда играют другие, то надевает униформу команды, за которую решает болеть только по ему одному ведомым признакам. Сегодня он против «Динамо», завтра — за. А это! Она выдвинула ящик стола. Он доверху был набит документами, удостоверяющими, что он журналист, тренер, запасной игрок молодежной сборной… — Фальшивки? — догадался Поремский. — Половина подлинники, — ответила жена. — Здесь только то, что не забрал с собой. — Извините, когда он вернется? — поинтересовался Турецкий.
