Между тем Валечка Евсеева со страшной скоростью,
раскрасневшись, бегала по всем четырем этажам госпиталя, заглядывала во все
закоулки и смотрела на все подоконники. Наконец в столовой «для ходячих» на
третьем этаже она нашла то, что искала: куст герани, щедро усыпанный пышными
белыми гроздьями.
Кинулась к нему и, пользуясь тем, что рядом никого не было,
быстренько обломала все цветущие ветки до последней. Неподалеку стоял мусорный
бак. Очень кстати пришелся!
Валентина отряхнула руки, да еще и о халат вытерла – ей не
нравился запах цветов! – пошла вниз по лестнице. И вдруг до нее дошло, что в
столовой герани были только белые, а в палате Полякова – и белые, и красные, и
розовые.
Она так и встала как вкопанная от изумления.
Валентина вернулась, на всякий случай снова обошла каждый
кабинет, взглянула на каждый подоконник. Никаких гераней!
– Так она что, из дому их притащила? – изумленно проговорила
вслух Валентина. – С ума сойти…
Итак, герань Полякову не принесли, а оттого каждый вопрос
Храмова раздражал его сильней и сильней.
– При чем тут вообще Аксакова и какие-то наши с ней прогулки?
– угрюмо проговорил он. – Ну с какой бы радости нам с ней прогуливаться? Не о
том мы говорим. Мне доктор сказал, что пуля была калибра 6,35 миллиметра.
«Браунинг», да?
– Или «браунинг», или «ТК»
[17] 26-го года. Не привелось
пользоваться?
– Мне в 26-м было девятнадцать, я курсантом тогда только что
стал. У нас на вооружении наганы были в основном. Потом выдали пистолеты наши,
но не Коровина, а Прилуцкого. В них тоже патроны «браунинга» использовали, но
калибра 7,62.
– Знаю пистолеты и Прилуцкого, и Коровина, – кивнул Храмов.
– Сейчас, после того, как «ТТ»
[18] взяли на вооружение, о «ТК» забывают, к
тому же патроны для него трудно достать. А недурной был пистолет для своего
времени, очень нравился нашему командному составу как личное оружие. И магазин
у него был на восемь патронов, а не на шесть, как у настоящего «браунинга», и
рукоятка удобней, и предохранитель не срывался, и кучность стрельбы он давал
хорошую. И конструкция была настолько проста, что можно было самостоятельно
мелкий ремонт производить. Правда, дульная энергия у него была невысока и
дальность выстрела – не больше пятнадцати-двадцати метров. До сих пор помню,
как было сказано в какой-то статье в журнале «Красноармеец»: «Подобные величины
не обеспечивают надежного вывода противника из строя даже при попадании пули в
жизненно важные органы. Раненый противник способен произвести ответный
выстрел». Как раз твой случай, а?
– Я не произвел ответного выстрела, – угрюмо сказал Поляков.
И едва не вскрикнул, вспомнив: – Мой пистолет!
– Да, – кивнул с сожалением Храмов. – Твоего пистолета в
кобуре не оказалось. Даже если у того, кто в тебя стрелял, был только
«браунинг» или «ТК», теперь у него еще и твой «ТТ».
– О, черт…
– Плохо дело, плохо, Егор. Ты понимаешь? – близко наклоняясь
к его лицу, проговорил Храмов. – Ну очень плохо! А ты ничем не хочешь помочь.
– А чем я могу помочь?! – прошипел Поляков. Они старались
говорить как можно тише, помня, что за простыней полна палата народу, но иногда
забывались, чуть ли не орали друг на друга, а потом опять переходили на шепот.
– Можешь ты поверить: я просто шел. В меня выстрелили… Вспомни, сколько было
нападений на милиционеров таким образом – и до войны, и уже в войну. И в наших
стреляли, в этого, как его там… – Поляков пощелкал пальцами, вспоминая фамилию
подполковника, убитого всего год назад вот так же, на улице, выстрелом из-за
угла. – Щастный, вот как его фамилия была. Тоже пульнули в спину, забрали
оружие… Правда, ему меньше повезло, чем мне, он умер, не приходя в сознание.
– Да, тот инцидент на моей памяти произошел, – кивнул
Храмов. – Я уже в Энске служил тогда. А интересно, что ты именно Щастного
вспомнил. Похожий случай!
Голос его звучал как-то странно. Поляков насторожился:
– Чем же он похожий?
– А тем! Насколько я помню, Щастного застрелил сын
репрессированного преподавателя из местного Политехнического института. Тот
покончил с собой после одного интенсивного допроса. Семье сообщили – умер от
сердечного приступа. Потом была установлена его невиновность. Парня призвали в
армию, вскоре он получил отпуск по ранению, приехал в Энск и застрелил Щастного
из привезенного с собой трофейного немецкого пистолета. Его ведь даже не
заподозрили, однако он оставил посмертное письмо, которое и нашел при нем его
комвзвода, когда парня убили в бою. Страшная история!
– Страшная, – согласился Поляков. – Но я не пойму, к чему ты
клонишь…
– Ну как же? – усмехнулся Храмов. – Тот парень, убийца
Щастного… как же его фамилия… да неважно! – был сыном репрессированного,
который погиб после тех методов, которые к нему применял Щастный. В твоем
послужном списке есть упоминание о некоем Александре Русанове, которого ты
застрелил при попытке к бегству. Родственникам было сообщено, что он умер от
сердечного приступа. Так?
Поляков молчал.
Сначала известие о пропавшем табельном оружии… за такое
можно и расстрельную статью получить, а также вылететь из органов, в штрафбат
угодить, ну и в лагерь тоже можно отправиться. Вариантов масса. Но гораздо хуже
треклятого табельного оружия – слова Храмова. Надо быть дураком, чтобы не
понять, какие аналогии возникают у него между Поляковым и Щастным, между сыном
репрессированного и племянницей Русанова.
– Послушай, – сказал Поляков как можно более спокойно. – Что
бы ты ни думал, но ты сам сказал: Ольга Аксакова вошла в свой подъезд до того,
как мне выстрелили в спину. Значит, стреляла явно не она.
– Не она, – согласился Храмов. – Но какой-то человек,
который был с ней и которого ты спугнул.
