– Слушай, да брось ты ерундить, – примирительно сказал
Проводник. – Убери пистолет, еще выстрелишь ненароком! Какой парашют? Кто тебя
засек? Не выдумывай. Я как чувствовал, что тянуть с твоей выброской не станут,
вот и решил пока дома посидеть. Ждал тебя, чтоб не мыкался ты, меня разыскивая.
Понимаешь? А ты на меня с пистолетом. Убери, сказано!
У него стиснуло сердце от тоскливого предчувствия. Теперь
хозяйку не перехватить, не предупредить. Возможно, оперативники уже в доме, а
если нет, то будут здесь с минуты на минуту. И если Рыболов почует что-то
неладное, первая пуля будет его, Проводника. Надо говорить громче, чтобы
агенты, если они поблизости, поняли, что надо быть осторожней.
– Убери ты пистолет, сумасшедший! – крикнул Проводник.
– Неладно тут, – вдруг пробормотал Рыболов, напряженно глядя
в лицо Проводника. – Что-то не то… Половицы скрипят. Слышишь? Кто там
половицами скрипит?
– Кому скрипеть, как не хозяйке? – пожал плечами Проводник,
но Рыболов с каким-то жутким выражением ухмыльнулся ему в лицо:
– Хозяйка? Нет, хозяйка все еще на крылечке топчется. В доме
кто-то чужой! Чужой!
– Мерещится тебе! Никого здесь нет! – выкрикнул Проводник в
отчаянии: да, в самом деле пол скрипел под чьими-то неосторожными шагами. Да
что они топочут, как медведи. Ведь все дело погубят! – Если не веришь, выйди за
дверь да посмотри. Половицы рассохлись, вот и скрипят.
– А ведь ты недавно говорил, все дерево разбухло от сырости…
– растянул губы в улыбке Рыболов. – Да и само оно скрипеть не может.
– Ну, я не знаю, что тебе еще сказать, – устало развел
руками Проводник. – Что хочешь, то и думай, что хочешь, то и делай.
– Открой мне окно, – махнул было стволом Рыболов, но в то же
мгновение агент, приблизившийся к двери вплотную, рванул ее изо всех сил:
– Брось оружие! Руки вверх!
В ответ дважды грянули выстрелы: первый свалил Проводника,
вторым Рыболов вышиб себе мозги.
Когда лейтенант Пестряков подбежал к Проводнику, он был еще
жив.
– Счетчик, резидент Счетчик, – только и смог пробормотать
он, прежде чем захлебнулся кровью и затих.
* * *
Те три дня, которые Ольга провела, чудилось, между жизнью и
смертью… Те три дня, когда неведомо было, что делать дальше, да и делать было
совершенно нечего, только сидеть и ждать, и надеяться, как выразилась Варвара
Савельевна, на бога и Тимура Казбегова… Те три бесконечных дня!
Она вспоминала, как боялась прежде, что ее ранят.
…Полгода назад, еще в Энске, в госпиталь однажды привезли
группу раненых девушек – медсестер из фронтовых госпиталей и медсанбатов. На
них никто не мог смотреть спокойно, сердце болело. В какие-то двадцать лет
девчонки стали калеками… На перевязках все плакали: одни от невыносимой боли,
другие от сострадания. Ранения у девушек были тяжелые, с ампутацией, у
некоторых не было правой руки и левой ноги – как будут с заживающими ранами
передвигаться на костылях? Не смогут, это же ясно… Каждая из сестер госпиталя
мысленно с ужасом примеряла их судьбы на себя. После бани на них надевали
мужское солдатское нижнее белье не по росту, завязывали узлами пустые штанины и
рукава. Раненые девушки, видимо, еще не до конца осознали ужас своего
положения, они были в некоем заторможенном состоянии, из которого выходили
медленно и как бы неохотно. Да уж, кому охота оказаться лицом к лицу с той жизнью,
которая ожидала их теперь!
Однажды Ольга случайно услышала их разговор между собой:
– Девчонки, как жить будем?
– Лучше бы убило…
– Нет уж, неправда! Жить лучше.
– А как жить, спрашиваю?! Вечно с костылем?
– Зато верный и надежный спутник!
– Ты написала в часть?
– Нет. И писать не буду. Пусть помнят такой, какая была.
– А кто-нибудь написал?
– Да о нас в части, наверное, уже забыли. На наше место
прибыли другие. Им тоже кричат теперь: «Сестричка!» А нас будто и не было…
– Я же говорю, лучше бы убило!
Ольга тоже так думала. Раньше. Теперь она не знала, что
лучше…
Хотелось с кем-нибудь поговорить. Посоветоваться. Хотелось
быть рядом с кем-нибудь, кто успокоил бы ее. Но такого человека не было.
Варвара Савельевна отсиживалась в комнатке Петра, в разговоры не вступала,
только буркала: «Не знаю я ничего!» – и отворачивалась от Ольги. Может быть,
стыдилась своей откровенности. Может быть, оскорбилась, что Ольга не
последовала ее совету и не увезла Петра на мотоцикле. Узнать, что думал на сей
счет Петр, Ольга тоже не могла: Варвара Савельевна охраняла его неусыпно. «Ревнует
она его, что ли? – иногда мрачно думала Ольга. – Так мать может ревновать сына
к неугодной невестке!» Сначала Ольга переживала, а потом подумала: даже хорошо,
что невозможно поговорить с Петром. А ну как узнала бы, что он был готов к
бегству? Как потом смотреть на него? В глаза ему? Получается, с одной стороны,
Ольга не дает ему совершить предательство, а с другой – не хочет жизнь ему
спасти. У всякой медали есть две стороны. И всякая палка о двух концах. А в
общем, куда ни кинь – всюду клин. Ладно, уж поскорее бы как-нибудь разрешилось
все это мучение, каким угодно концом или клином…
Но пока приходилось ждать. Казбегов словно сгинул. Ольга
просто-таки силой удерживала себя от того, чтобы пойти к Светлане Федоровне и
все ей рассказать. Но она прекрасно понимала, какая начнется паника. Пока что
со Стахеевой довольно было и того, что связи нет и нет поезда. Но у нее
оставалась надежда, что поезд придет. Она не знала, что пути разбомблены!
