День близился к вечеру. Проводник лежал на диване и лениво
листал книгу. Это была «Месс-Менд» Мариэтты Шагинян. Проводник не любил
фантастику, но ничего другого в доме не оказалось. Сама хозяйка читать не
любила, а книжку несколько дней назад забыл здесь ее племянник.
– Эх и наврали! Ох и наврали! – бормотал Проводник иногда. –
Миллионеры американские простоквашу пьют да луком с сыром заедают! Эх и
наврали! Небось у них тушенки вволю, хлеба не по карточкам, сахару. Стал бы я
простоквашу-то… Эх и наврали!
Когда дошло до описания Петрограда в 20-е годы, Проводник
вовсе отбросил книгу.
Бывал он в Петрограде в 20-х… Стыдно этак врать-то! Может,
оно и фантастика, а все равно – стыдно врать.
Его сейчас все раздражало. Ожидание, тревога не давали
покоя.
Хозяйка тем временем возилась в кухне, изредка поглядывая в
окно.
Уже начали сгущаться сумерки, когда она вдруг замерла чуть в
стороне от окна и трижды стукнула в стену, за которой находилась комната
Проводника.
Это был условный сигнал.
«Больной» немедленно встал и, таясь за шторкой, тоже
посмотрел в окно.
У калитки нерешительно топтался невысокий невзрачный человек
с невыразительными чертами лица.
«Неужели Рыболов? – всмотрелся Проводник. – Не может такого
быть! Точно, Рыболов!»
Он выглянул на кухню:
– Кажется, пора, Антонина Ивановна. Начинаем!
Хозяйка поспешила из кухни. В узеньком коридорчике украдкой
перекрестилась. Хоть коммунисты бога еще в 17-м отменили, хоть работает она в
таком месте, где за крестное знамение могут упечь туда, где Макар телят не пас,
а все же с крестом – спокойней!
– Вам кого, мужчина? – вышла она на крыльцо, тиская кухонное
полотенце. – Если комнату внаем ищете, то у меня уже занято. Вон там, в конце
улицы, поспрашивайте, в домике со ставнями.
– Ладно, спасибо, – ответил незнакомец. – Только я приятеля
ищу. Фомин его фамилия, Михал Михалычем зовут. Не знаете такого? Вроде где-то
здесь он живет, адрес я позабыл.
– Знаю я Михал Михалыча, как не знать, – улыбнулась хозяйка.
– Это мой квартирант.
– Очень хорошо! – обрадовался незнакомец. – Точнехонько я
попал куда надо! Покличьте мне его, будьте ласковы.
– Не могу. Заболел Михал Михалыч.
– Заболел? – насторожился незнакомец и опасливо отшагнул от
калитки. – Заболел, говорите? А чем? Что с ним такое?
– Да не бойтесь, – усмехнулась хозяйка, – он не заразный.
Сегодня радикулит спину разломил, вот Михал Михалыч и отлеживается. На улицу
ему ходить не полезно, сами пройдите в дом. Только, сделайте милость, обувку
снимите в сенях – я нынче полы намыла.
Незнакомец сморщился недовольно, однако спорить не посмел:
вошел, скинул с ног растоптанные, неуклюжие ботинки и на цыпочках, в одних
заштопанных носках, поджимаясь, прошел по чистеньким половицам и плетеным
половичкам.
Проводник, хватаясь за спину, старательно обвязанную
хозяйкиным платком, выглянул из своей комнаты.
Рыболов. Точно, он! Там, в разведшколе, его звали Семеном
Алексеевым. Отчество Проводник вспомнить не мог, да оно и неважно: неведомо
ведь, с какими документами прибыл Рыболов, на чье имя.
– Ух ты, кого я вижу! Сколько лет, сколько зим… Я уж и
позабыл, как тебя зовут, пока не видались! – сказал он шутливо, но голос
невольно дрогнул от тревоги.
– Коротка же у тебя память! – приклеив на лицо улыбку,
понимающе кивнул связной. – Да по-прежнему меня зовут, Мироном Александровичем,
и фамилия все та же – Грибов. Я-то тебя не забыл, вот, решил наведать, а ты,
вижу, расхворался.
– И не говори, застудил спину до невозможности. Сквозняком
прохватило. Вон, в шали хожу, крючком согнут, будто старый дед.
– Растираться нужно. Водкой, самогонкой… – многозначительно
сказал Рыболов.
– Самогонку лучше внутрь! – потер руки Проводник. – Вот и
повод есть. Антонина Ивановна, у вас не найдется?
– У меня-то нету, а вот к Сальниковым могу сбегать, у них
всегда четвертинку раздобыть можно, – с готовностью подсказала хозяйка, которая
как раз подыскивала приличный предлог добежать до телефона на почте и позвонить
в НКВД о том, что долгожданный связной объявился.
Проводник дал ей денег, и она скрылась, пообещав, что
обернется «живой ногой» и мигом накроет на стол.
– Дверь-то притворить надо, сквозняков боюсь, – сказал
Проводник. – Ох, черт, не закрывается, дожди беспрестанно льют, все разбухло от
влажности. Мерзкая осень!
– Бойкая бабенка твоя хозяйка, – пробормотал вслед Рыболов,
исподлобья оглядывая уютную комнату. – Крепко ты окопался, вижу. Живешь
спокойно…
– Спокойно только на кладбище, – махнул рукой Проводник,
осторожно усаживаясь.
– Оно так, – согласился Рыболов. – И все же ты молодец –
держишься. Многие валятся, даже не знаем, что с ними происходит: то ли хватают
их, то ли сами сдаются… Что группы, что связники. Знай готовят новых да новых,
срок на обучение вовсе сократили. Спешат оттого, что явки валятся, а валятся
они оттого, что подготовка стала хреновая. Куда ни кинь, всюду клин, вот что я
тебе скажу!
– Слушай, а почему тебя прислали? – спросил Проводник. – Ты
ж классный радист был, я помню, как тебя Готлиб хвалил. Неужели им было не
жалко такого мастера связным посылать?
– Да кого из нас им жалко? – злобно проговорил Рыболов. –
Найдут небось в лагере новых дураков. А я… мне, знаешь, не повезло. Свалился с
лестницы, сломал руку. Перелом залечили, а пальцы свело, видишь? – Он показал
правую кисть, и Проводник не сразу разглядел, что пальцы и в самом деле слегка
скрючены. – Теперь почти не разгибаются, на ключе точно работать не могу. Я уж
думал, что меня сразу шлепнут или в лагерь обратно вышвырнут, когда узнают, что
перелом, но Готлиб, видать, надеялся, что я вылечусь, он же меня сильно хвалил.
Ну а потом, когда стало понятно, что ничего не получится, что кокнулся я как
радист, они решили меня хоть в качестве связного использовать. Немцы – они ж
люди практичные, им своих трудов жалко.
– Ты скажи главное, – перебил Проводник. – Все привез, что я
просил?
– Привез-то привез, и деньги, и батареи, только… только я в
лесу груз спрятал, надо за ним съездить. Побоялся на себе тащить. Ну как
проверят! Съездим вместе с тобой и заберем.
