В тот день, уезжая со станции переливания крови, Ольга
молилась богу, чтобы избавил ее от Полякова. Вернувшись в госпиталь, она
увидела выходящую из кабинета начальника высокую черноволосую женщину с грубоватыми
чертами загорелого лица. Ольга знала ее: это была Серафима Серафимовна
Метелица, которая раньше работала в госпитале начальником хирургического
отделения. Причем Серафима Серафимовна была не только прекрасным хирургом, но и
необыкновенным анестезиологом. Она умела так точно давать наркоз, капая эфир,
хлороформ или хлорэтил на маску, что на счет «двенадцать» засыпал всякий
больной, будь то мужчина или женщина, какого угодно возраста или комплекции. И
если наркоз давала Метелица, он держался именно столько, сколько нужно было для
операции. Просто чудо какое-то! А то ведь всякое бывало… Ольга отлично помнила
один случай. Молодой боец лежал на операционном столе и ждал операции – ему
собирались удалить осколок из мягких тканей предплечья. Операция не должна была
занять много времени, поэтому давали быстро улетучивающийся хлорэтил.
Анестезировала не Метелица – другой доктор, а она должна была оперировать. Одна
ампула не усыпила раненого, да и вторая тоже. Но оперировать-то надо! Ввели
сверх положенного третью ампулу. Раненый на мгновение затих, а потом вдруг
приподнялся, отшвырнул всех врачей и сестер, встал вместе с операционным
столом, к которому был привязан, и пошел к двери. Он даже открыл ее, однако
дверной проем оказался мал, и стол, висящий на раненом, задержал его, застряв
поперек двери.
Ольга как раз мыла пол в коридоре, у дверей операционной. И
вдруг – грохот, испуганные крики! Распахивается дверь – и в ней возникает
полуголый человек с закрытыми глазами (боец-то был уже в забытьи, не сознавал,
что делает!) с привязанным к нему хирургическим столом. Серафима Серафимовна
кричит:
– Остановите же его!
Но никто не может подойти к раненому, ведь стол-то мешает!
Одна Ольга не растерялась. Она подскочила к бойцу и изо всех
сил уперлась руками в его грудь. И толкнула! Он пошатнулся, запрокинулся назад
– и рухнул навзничь, как раз на стол. И заснул наконец, так что операцию ему
сделали успешно, а Ольгу с тех пор Серафима Серафимовна, которая очень любила
пошутить, называла лучшим анестезиологом госпиталя, Энска и всей Энской
области. Вот и сейчас, увидев ее, женщина расплылась в улыбке, преобразившей ее
грубоватое лицо:
– А, привет лучшему анестезиологу! Как поживаешь? Что такая
бледная? На воздухе нужно побольше бывать. Сейчас же лето! Загорать нужно!
– Ой, когда мне загорать? – уныло вздохнула Ольга. –
Некогда! Дежурство, потом отдохнуть после него и опять дежурить. А вы где так
загорели, Серафима Серафимовна?
– На Волге круглые сутки провожу, – усмехнулась Метелица. –
На свежем речном ветру. Солнца вволю! Я же теперь знаешь кто? Начальник СТС-56
«Александр Бородин». Слышала о таком?
– Нет.
– Да неужели? СТС – значит «санитарно-транспортное судно»,
иначе говоря – плавучий госпиталь. Пароход «Александр Бородин» ходит по Волге,
в основном к Сталинграду. Знаешь ведь, что фашисты, взяв Крым, к нему рвутся.
Бои все ближе к городу. Поначалу нам привозили раненых из-под Балаклавы и
Изюма, потом из-под Кантемировки и Миллерова, теперь везут из-под Морозовска,
Суровикина, станиц Придонья… Мы принимаем их в сталинградском порту и увозим в
госпитали Казани, Ульяновска, Куйбышева, Саратова, Камышина. В Энске месяц не
были, но сейчас зашли: нужен персонал, ох как нужен! Вечная нехватка народу у
нас. Просила вон у товарища полковника, – Метелица кивнула на дверь начальника
госпиталя, – не уступит ли кого-то из сестер, но нет, говорит, у самих столько
работы, что разрываются на части. Что делать, ума не приложу. Мне ведь люди
опытные нужны, не девчонки только что с курсов, а чтобы и рука крепкая была, и
нервы. Надо бы, конечно, поговорить с людьми, вдруг кто-то согласится.
Заставить тут никого нельзя, опасная у нас работа, считай, тот же фронт. Иной
раз под обстрелами работаем, или, к примеру, операция идет, а в это время
пароход между минами лавирует. Гады фашисты в Волгу мины стали сбрасывать! Но
мы пока, слава богу, живы, как видишь. Капитан у нас – бывший лоцман, фарватер знает,
как свою каюту. Ни мины нас не берут, ни бомбежки. Мы как тот колобок, который
и от дедушки ушел, и от бабушки ушел. Плаваем, оперируем… даже новые методики
наркоза пробуем! – гордо сказала Серафима Серафимовна. – Были у нас затруднения
с медикаментами, остро не хватало эфира, хлороформа, хлорэтила. А
оперировать-то надо! И решили мы попробовать алкогольный наркоз. Я о такой
штуке еще до войны в «Медицинском журнале» читала, но широкого применения метод
не имел. Война заставила овладеть им. Внутривенно раненому вводим раствор
спирта в пятипроцентной глюкозе. И знаешь, очень хорошо действует! Интересно,
что сон наступает без стадии возбуждения, и пробуждение также очень спокойно, –
оживленно рассказывала Метелица, когда Ольга вдруг перебила ее:
– Серафима Серафимовна, а вам только сестры нужны или
санитарки тоже?
– Санитарки? – мигом насторожилась Метелица. – Конечно! А
что? Ты о ком речь ведешь? Неужели о себе?
– Да! – Ольга моляще сложила руки: – Возьмите меня к себе,
Серафима Серафимовна, дорогая! В госпиталь санитарок проще найти, чем сестер,
меня товарищ полковник отпустит. Возьмите! Вы же знаете, я никакой работы не
боюсь!
– Работы-то ты не боишься, а как насчет всего прочего, о чем
я говорила? Обстрелы, бомбежки, мины… Ты ведь и представить не можешь, какой
это ужас. Тут нужно нервишки иметь знаешь какие? Как бы твой внезапный припадок
героизма не развеялся как сон, как утренний туман при встрече с нашей суровой
реальностью…
Ольга вспомнила яму на месте Лензавода. Вспомнила то
перекопанное картофельное поле: упасть, вскочить, побежать, упасть, вскочить,
побежать… Там, на плавучем госпитале, будет что-то подобное, разве она не
понимает? И все же она скорей готова испытать все это вновь, чем… чем в
понедельник прийти на встречу с Поляковым и сделаться его стукачом в госпитале.
«Внезапный припадок героизма» объяснялся очень просто: самой обыкновенной
трусостью…
А еще стыдом. Стыдом перед памятью дяди Шуры, перед мамой.
Мама где-то там, за колючей проволокой, опозоренная, заклейменная, безвинно
страдает, а ее дочку пытается завербовать майор НКВД…
– Я ничего не боюсь, – проговорила Ольга, чувствуя, что губы
у нее от страха стали холодные и как бы резиновые – плохо слушались. – Возьмите
меня к себе!
– Ну, – с сомнением сказала Серафима Серафимовна, – если
начальник отпустит…
Он отпустил. Не сразу, но… К тому же был приказ городского
военкома: сестер и санитарок, которые добровольно изъявляли желание перейти на
СТС, отпускать без разговоров.
