– Знаешь что, – тихо сказал Поляков, – на самом деле твоему
Монахину было за что в меня стрелять.
У нее дрогнули ресницы.
– Он не мой.
– Я знаю.
Он положил ее руку себе на грудь. Пальцы были холодные.
– Ты тоже замерзла. Здесь и правда такая стужа. Ну ладно,
иди сядь на стул.
Она не шелохнулась. И руку не убрала.
Ресницы поднялись. В глаза Полякова взглянули ее
светло-карие глаза.
Он чуть-чуть потянул ее руку к себе. Ольга послушно
наклонилась. Ниже. Ниже. Губы приоткрылись.
Она смотрела в глаза Полякова, склоняясь к его лицу, и
закрыла глаза только тогда, когда прикоснулась к его губам.
– Тебе больно? – шепнула она.
У него сердце зашлось от движения ее губ по его губам.
Отпустил ее руку, обхватил за шею, прижал к себе. Захлебнулся поцелуем.
Бесконечно долго длилось полузабытье… Потом Ольга, не
отрываясь от его губ, прилегла на диван рядом и обняла Полякова:
– Я тебя люблю.
Невозможно было понять, кто первый произнес эти слова. Может
быть, они произнесли их разом.
* * *
О том, что Кочегар считает ее виновной в смерти рыжего
пацана, поклялся отомстить и хочет поставить на кон, Александре первой сообщила
Булька. Еще с утра, перед тем как идти на делянку, прибежала в санчасть и
заявила с порога:
– Ты бы в зашла в барак, шмотки свои перебрала да поделила.
– Зачем? – непонимающе нахмурилась Александра.
– Ну помнишь, как Марфуша, перед тем как кони кинуть, всем
свое барахлишко отказала? Так и ты откажи, чтоб драчки потом не было.
– Да зачем кому-то из-за моих вещей драться? – никак не
могла взять в толк Александра. – Они мне и самой пригодятся.
– Ну вот еще! – фыркнула Булька. – Скоро хвостанешься.
И пояснила все в подробностях, чаще, чем обычно, уснащая
свою речь «музыкой», так что Александра половины не поняла. Впрочем, и того,
что уловила, хватило, чтобы ужаснуться.
Она не помнила, как избыла день. Беспрестанно всматривалась
в лица входящих, пытаясь понять: знает ли кто-нибудь о намерениях Кочегара?
Если да, значит, это правда. Если нет, выходит, подлая Булька наврала – только
бы заставить ее хорошенько потрястись. Но как выяснить точно? Не станешь же
каждого спрашивать! Фролов и доктор Никольский явно ни о чем не подозревали,
по-человечески сокрушались о смерти обжоры-пацана, которому не пошел впрок
ворованный кисель. С ними вместе сокрушалась Зинка-с-Ленинграда. Но и Зинаида
Викторовна, такое впечатление, ни о чем опасном для Александры не слышала.
В конце концов она почти убедила себя, что мерзкая Булька
этак утонченно развлекалась.
После работы, как всегда, пришел на свои припарки Мурзик. И
при виде его Александра так и обмерла. Он был мрачнее тучи! Не сверкал
злорадно, мстительно синими глазами, не оглядывал Александру с таким
выражением, словно снимал с нее мерку для гроба. Сидел угрюмый и злой. Так и
подмывало спросить: «Чего это вы, товарищ Верин, нынче на себя словно бы и не
похожи?» – но у Александры язык не поворачивался. В конце концов пришла на
помощь логика: Мурзик ее ненавидит, значит, он только радовался бы, если бы
Кочегар что-то против нее замыслил. Ну а если он мрачен и угрюм, значит,
наоборот, страшиться нечего. Но перед его уходом она все же не выдержала –
спросила робко:
– Болит?
– Болит, – буркнул Мурзик, потирая почему-то грудь, а не
ногу, и вышел вон.
А наутро…
Наутро лагерь облетела весть, которая заставила Александру
остолбенеть. Ее жизнь была проиграна, и Кочегар, если бы, конечно, не проиграл
свое право кому-нибудь другому, должен был убить ее. Но сделать этого он не
успел: его самого кто-то убил в бараке нынче ночью. Ударом ножа в горло.
Чуть не целый день то Никольский, то Фролов, то
Зинка-с-Ленинграда, побегав по лагерю, возвращались в санчасть и приносили новые
подробности. Оказывается, Кочегар был убит не накидышем с выскакивающим
лезвием, не зимой-финкой, а маленьким ножом, который называется на воровском
языке жульман. Немедленно в бараках был проведен самый тщательный шмон (сначала
в пятом мужском, где совершилось убийство, потом, для профилактики, в других,
как мужских, так и женских). Обшмонали всех поголовно зэков, но нигде и ни у
кого никакого оружия не нашли. Это, конечно, ничего не значило, потому что
воровская братва обладала уникальными способностями мастерить тайники и
«заховывать» то, что не должно быть найдено. Правда, среди «людей» были
кукушки-доносчики, однако на сей раз толку от них было мало: то ли они в самом
деле не знали, где находятся тайники, и им просто не о чем было «куковать», то
ли, что вернее всего, боялись, не настиг бы и их меткий бросок в горло. Ну да,
удалось установить, что жульман не просто так вонзили под кадык Кочегару, а
метнули с расстояния. Конечно, метать ножи непременно умеют почти все уркаганы,
однако чтобы так метко угодить в горло в темноте! Человек, хотевший убить
Кочегара, явно не спал, выжидая, пока тот пойдет к параше. Приподнялся,
прицелился – и… Это каким же зрением, какой ловкостью и меткостью надо
обладать! Большим мастером своего дела оказался убийца Кочегара! И за что
только зло на него затаил?
Быстро перебрали дела всех заключенных. Никто из них не
славился как мастак «брать на красный галстук», то есть убивать ударом ножа в
шею.
– Никто? – глухо спросила Александра.
– Никто, – уверила Зинка-с-Ленинграда, которая принесла
последнюю новость. – А что ты так побледнела?
– Побледнеешь тут, – пробормотала Александра.
– И то, – согласилась Зинаида Викторовна. – Иди приляг. Я
тут побуду.
Работы в санчасти было по горло, Александра никогда не
позволяла себе отдохнуть, но сейчас покорно ушла в свой закуток, прилегла на
топчанчик, поджала ноги и прикрылась шубкой, некогда присланной из дому, теперь
уже вытертой до дыр, но еще хранящей тепло.
Легла. Закрыла глаза…
