– Ну да, вы его знаете, конечно, – кивнул Храмов. – Это
старый дворник, который когда-то подметал мусор и счищал снег на улице Фигнер.
«Мустафа когда-то был ухажером кухарки Дани, которая у нас
служила», – словно бы услышала Ольга мамин голос. Мама тогда объясняла ей,
почему сгорбленный татарин так вежливо раскланивается при встречах.
– Когда я проходил мимо подворотни, на улице никого не было,
– холодно сказал Поляков. – Никого!
Нет, он не даст себя так легко поймать! Надо быстро думать и
быстро соображать, чтобы не позволить Храмову обратиться с каким-нибудь
каверзным вопросом к Ольге. Она совершенно растерянна, все, что угодно, может
ляпнуть в таком состоянии!
– А он был не на улице, а в своем полуподвале, – пояснил
Храмов. – Окна ниже тротуара, форточка всегда открыта. Мустафа стоял около
форточки и слышал, как мужской голос произнес: «Ну, теперь ты со мной
поговоришь!» Потом начался долгий разговор, которого он не разобрал. Говорили
Ольга Дмитриевна и мужчина. Мустафа узнал летчика, который к Ольге Дмитриевне
иногда приходит. Зовут его Николай, фамилия Монахин. «Кавалер! – сказал мне
Мустафа. – А она ему от ворот поворот! Все соседи переживали. Хороший был бы
жених! Вот и в тот вечер они ссорились!» В то время, пока Ольга Дмитриевна и ее
«кавалер» ссорились, рассказывал дальше дворник, «майор, которого убили»… это
вы, Егор Егорович, – уточнил Храмов, – неподвижно стоял у подвального окошка.
Мустафа отчетливо видел начищенные сапоги.
«Егор? – подумала Ольга изумленно. – Его зовут Егор?! Ему не
идет это имя. Никакой он не Егор. Вот Георгий было бы гораздо лучше…»
Она думала только об этом и почти не слышала Храмова,
который продолжал:
– Потом летчик убежал, а майор вошел в подворотню и сказал
сердито: «Вы забыли свой портфель!» И начался новый разговор, которого Мустафа
не слышал, но Ольга Дмитриевна и майор, по его словам, иногда начинали друг на
друга кричать, а иногда почти шептались или вовсе молчали.
«И хорошо, что он ничего не слышал, – холодно усмехнулся
Поляков. – А то мог бы услышать, как я рассказывал Ольге о судьбе ее матери.
Вот порадовался бы Храмов! А может, огорчился бы. Не могу сказать. Я его не
понимаю!»
– Криком разговор и закончился, – продолжал Храмов. – Ольга
Дмитриевна убежала, Мустафа слышал, как стучали ее каблучки. И тогда в
подворотню вошел еще один человек…
– Кто? – хором спросили Поляков и Ольга.
– Мустафа его не видел, тот стоял сбоку от окна, Мустафа
видел только его тень. Итак, он вошел в подворотню, раздался выстрел, и человек
убежал.
– А Мустафе все это не приснилось? – хмыкнул Поляков. –
Какой-то роман, честное слово…
– Мустафе это не могло присниться, поскольку романов он не
читает, – сухо проговорил Храмов. – Он вообще безграмотен.
– Понятно, – сказал Поляков, лишь бы что-нибудь сказать, и
покосился на Ольгу.
Она сидела на своем стуле, как будто была к нему прикована
по рукам и ногам: без движения. Почти не дыша. Бледная и молчаливая.
– Конечно, первое, что приходит на ум, – продолжал Храмов, –
это что к подворотне вернулся летчик, Николай Монахин. Судя по всему, он был
очень недоволен исходом вашего с ним, Ольга Дмитриевна, разговора и решил
что-то поправить. А тут – другой мужчина. Ну и он решил избавиться от
соперника.
– Он не соперник товарищу майору, – казенным голосом
возразила Ольга, и Поляков с Храмовым надолго задумались над смыслом ее фразы.
– Да и подозревать Монахина мы не можем, – после заминки
произнес наконец Храмов. – Понимаете, как только он вышел на площадь Минина, с
ним заговорила женщина… вы уж извините, Ольга Дмитриевна… особа веселого
поведения, довольно известная в определенных кругах. К сожалению, милиция о ней
знает, но смотрит на такие дела сквозь пальцы, учитывая особенности мужской
природы, а может быть, получая немалую мзду. Монахин, видимо, был в таком
расстройстве чувств, что отправился к ней и пробыл часа два, не меньше. Соседи
той особы, возмущенные родом ее деятельности, за ней следят. Они видели, во
сколько летчик пришел, во сколько ушел. Монахин никак не мог стрелять в майора
Полякова!
– Слава богу! – сказала Ольга. – Ой, ну слава богу!
Видно было, что измена «кавалера» ее нисколько не огорчила.
Даже наоборот!
Поляков обнаружил, что и он рад. Просто счастлив! Особенно
теперь, когда Ольга сказала, что Монахин товарищу майору не соперник…
И он улыбнулся Храмову.
Но Храмов не улыбнулся в ответ.
– Приятно наблюдать проявление такого человеколюбия, –
сказал он сухо. – Но это как раз осложняет дело. Попытайтесь вспомнить, не было
ли между вами с товарищем майором сказано чего-то такого… личного, что могло бы
заставить того человека выстрелить в майора.
– Еще один ревнивец, что ли? – снисходительно пробормотал
Поляков.
– Может быть, – пробормотал Храмов.
Ольга покачала головой:
– Нет. Этого совершенно не может быть. Во-первых, Николай
был мой единственный, так сказать, поклонник, хотя я уже два года назад ему
отказала. А во-вторых, мы ни о чем таком, личном, с товарищем майором не
говорили.
– А о чем вы говорили? – резко спросил Храмов. – О чем?! Что
было между вами сказано такого, после чего тому человеку понадобилось в майора
стрелять?
Ольга пожала плечами. Поляков тоже – но в меру своих сил,
одним правым плечом.
– Послушайте, товарищ подполковник, – сказал он примирительно,
– отчего бы нам не остановиться на такой версии: случайный хулиган, который
заметил меня, пока я гулял, решил завладеть моим оружием или просто
расправиться с майором НКВД? Сами знаете, как много гнилой пены всплыло на
поверхность во время войны!
– Знаю, – кивнул Храмов. – Что ж, версия как версия, не хуже
и не лучше других. Осталось выяснить два вопроса: почему вы гуляли именно в том
направлении, где живет Ольга Дмитриевна, это раз, и о чем вы разговаривали, это
два.
– Опять! – хмыкнул Поляков. – Опять о том же! Я поднял
портфель, который уронила…
– Хватит! – прошипел Храмов, и бешенство сверкнуло в его
глазах. – Хватит морочить мне голову! Вы что, не понимаете, Поляков, что у меня
есть все основания беседовать с вами и Аксаковой в другом месте и совершенно в
другой тональности?
– Даже так… – пробормотал Поляков.
