– А к кому ты ходишь? – быстро спросила Ольга.
– А по бабам! – легко отозвался Петр. – Много, знаешь, желающих,
чтоб их по первому разряду обслужил молодой, красивый, не все ж такие монашки,
как ты, что всех нормальных мужиков от себя поганой метлой гонят. Верно,
Валентина?
У той задрожали губы, но она кивнула.
– Ладно, я ничего не хочу выяснять, – отмахнулась Ольга. –
Только ты сама подумай, Валентина, что будет, если Сергей Сергеевич хоть
что-нибудь заподозрит. А он рано или поздно все поймет. Я-то случайно на
горчицу наткнулась и то догадалась, а он обязательно поймет. Видела, как он
сегодня Алиева вывел на чистую воду? Но его он пожалеет, отправит на фронт, и
все. Так же и Петра отправят. Но если кто-то узнает, что медсестра помогала
раненому замаскировать самострел… Тебе же в первую очередь достанется, да еще
как! Под суд отдадут. Зачем тебе это?! Что, такая любовь? К человеку, который в
твоем присутствии говорит, что баб обслуживает по первому разряду?!
– Оля! – раздался в эту минуту голос Сергея Сергеевича,
стоявшего на лестничной площадке. – Оля Аксакова! Я вас ищу. Срочно пройдите в
кабинет главврача. Там с вами кое-кто побеседовать хочет.
И он скрылся за поворотом лестницы.
Ольга подняла ведро, взяла швабру.
– Донесешь? – глухо спросила Валентина.
– Ты с ума сошла! – Ольга чуть не уронила ведро. – Никогда.
Но ты сама подумай, что дальше делать.
– И своему майору не проболтаешься? – хмыкнул Петр.
– Как… какому майору? – с запинкой спросила Ольга.
– Ну этому, которого в твоей подворотне подстрелили!
– Петя, ты помнишь, Варвара Савельевна нам жизнь спасла, и
тебе, и мне, – устало сказала Ольга. – Если бы она не заставила Казбегова
поехать в Саратов, мы бы тут отношения не выясняли. Нас бы уже давно на свете
не было! Вот ради нее я и промолчу. И еще ради Серафимы Серафимовны…
– А это еще кто?! Что, я и с ее мужем тоже в лагере был? –
фыркнул Петр.
Ольга моргнула недоумевающе. Но тут снова показался в
коридоре Сергей Сергеевич, нетерпеливо замахал, и она ушла.
* * *
За сутки Поляков извелся от мыслей об Ольге. Нужно было поговорить,
нужно было! Жизненно важно! Пока не пришел Храмов! Наконец-то столкнулись в
коридоре, когда его везли на перевязку, но там и слова было сказать невозможно.
Вдобавок откуда-то взялась Милка-Любка с каким-то прямо-таки прокурорским
взглядом… Честное слово, она смотрела так, будто видела Полякова насквозь, и не
его одного, а всю его родову до седьмого колена!
Впрочем, хватило бы и не семи, а только одного…
Да нет, ну откуда ей догадаться… Мало ли похожих людей!
Но догадался же Русанов…
«Русанов часто видел отца. А Милка-Любка – раза два, и то
мельком. Она его забыла. Она смотрела на меня зверем потому, что заметила, как
я уставился на ее племянницу! Ничего. Переживет. В конце концов, я ее люблю, а
она любит меня. Я женюсь на ней!»
Так, разговаривая мысленно сам с собой, он не заметил, как
прошла перевязка. Он даже о Храмове забыл – все рисовал картины, как женится на
Ольге.
Потом, изнемогший от боли и бессмысленных – он сам прекрасно
понимал, что бессмысленных, – мечтаний, Поляков был привезен назад в палату и
увидел, что около его кровати сидит и терпеливо ждет Храмов. Рядом стоял доктор
Сергей Сергеевич. Вид у него был угрюмый. Широкая спина Храмова загораживала
герани, и у Полякова испортилось настроение.
– Ну ты как, как здоровье? – спросил Храмов фальшивым
голосом. Ясно было, что его меньше всего интересует здоровье Полякова.
– Да спасибо… получше.
– Погодите перекладывать товарища майора, – сказал Храмов
Асе. – Нам нужно побеседовать, причем срочно, только не здесь. Доктор, нужен
какой-то кабинет… чтоб туда не лез никто.
– Кабинет главврача вам подойдет? – холодно спросил Сергей
Сергеевич. – Он свободен. Давайте, Ася, везите. Я возьму ключи.
– Я помогу, – сказал Храмов, крепко берясь за каталку и
отходя от тумбочки.
Поляков быстро поглядел. Красные герани были на месте.
Стало полегче.
Кабинет главврача оказался на диво неуютен. Огромный стол,
пожелтевшие плакаты с распластанными брюшинами, два стула и огромный, как
аэродром, кожаный диван, на который Храмов и Сергей Сергеевич переложили
Полякова, потому что Ася строго сказала, что «в каталках нужда», и увезла ее.
На диване было холодно, и Поляков порадовался, что по случаю первого выхода «в
свет» – на перевязку – ему под халат надели подштанники, а на ноги еще и носки.
А то б он тут, на этом диване, сразу околел!
Вслед за Асей ушел Сергей Сергеевич, но вместо него пришла…
Ольга!
Полякову стало жарко на ледяном диване. Он сразу заметил,
что Ольга переоделась в другой халат. Утром на ней был какой-то не в меру
широкий и короткий «роброн», а сейчас обычный: ладненький, беленький,
подкрахмаленный, сидевший как влитой. Плечи покатые, на висках кудри, а губы…
Поляков отвел глаза.
Они ведь даже не целовались ни разу, а он уже жениться
собрался!
Эта мысль должна была рассмешить, но причинила боль.
– Присядьте, – сухо сказал девушке Храмов.
Ольга опустилась на стул с прямой спинкой и застыла.
– Послушайте, – проговорил Храмов, и у него сделалось
усталое выражение. – Давайте поговорим. Я хочу понять, что произошло в той
подворотне на улице Фигнер: политическая диверсия или вульгарная бытовуха.
Ольга и Поляков враз вскинули на него глаза и тотчас их
отвели.
– Вы оба в разное время уверяли, что ничего не знаете и
никого не видели. Товарищ майор клялся и божился, что не заходил в подворотню и
не видел Ольгу Дмитриевну, Ольга Дмитриевна клялась и божилась, что товарищ
майор в подворотню не заходил и она его не видела. Однако я нашел свидетеля,
который уверил меня, что дело было совсем не так.
– Какого свидетеля? – разом спросили Поляков и Ольга.
– Его зовут Мустафа Шарафутдинов.
– Это еще кто такой? – спросили разом Ольга и Поляков, потом
Ольга вдруг спохватилась:
– Ой!
