– Во сколько бомж обнаружил труп?
– Он не знает. Часов-то у него нет. Утверждает, что сразу пришел в отдел, но…
Молодой следователь замялся. Он не знал, стоит ли сообщать «важняку», что дежурные милиционеры для острастки посадили бомжа в «обезьянник», а патруль оказался на месте минут через тридцать – сорок после сообщения о трупе.
– Примерно?
– По его словам, все случилось около двух часов ночи. Может, без десяти два, без пятнадцати… Приблизительно.
– Бомжа отпустили?
– Нет, спит у нас в отделе. Если желаете его расспросить…
Турецкий кивнул.
– Будет видно. Дальше?
Следователь заглянул в блокнот. Он не сверялся с записями, просто собирался с мыслями.
– Пока криминалист и врач осматривали труп, я нашел дворника. Дворник опознал в покойной женщину из квартиры 125. Я поднялся в квартиру.
Тут следователь запнулся.
– Дальше? – нетерпеливо дернулся Турецкий. – Вошли вы в квартиру?
– Да.
– Вы помните, что без санкции прокурора не имели права взламывать запертую дверь?
– Дверь была открыта, – быстро проговорил следователь.
– Точно открыта?
Турецкий обернулся к молодому человеку, впился в него взглядом. Следователь потупился.
– Я не прокурор, мне плевать, как ты сюда попал, – медленно произнес Турецкий, не сводя с мальчишки пристального взгляда. – Так была дверь открыта или закрыта? Подумай.
– Закрыта, – очень тихо признался тот.
– Выйдем, – кивнул Турецкий.
Они вышли в прихожую, затоптанную грязными следами многочисленных ног, прошагавших через нее этой ночью.
Турецкий осмотрел двойную входную дверь и сложные замки. Заметил следы взлома – пару царапин на замке, понятных только профессионалу.
– Чем открывал?
– Вот этим, – признался молодой человек, протягивая «важняку» набор отмычек.
Турецкий посмотрел на них, хмыкнул про себя: «Все гениальное просто».
– Обе двери были заперты?
– Нет, только наружная. Со стороны квартиры дверь стояла нараспашку.
– Интересно. Криминалист уже снял отпечатки?
– Да.
Турецкий поколдовал над замком, щелкнул какой-то задвижкой и с удовлетворением уставился на многочисленные собачки замка, выскочившие из своих гнезд. Четыре стальные собачки, сантиметра по три каждая. Маловато… Турецкий еще повозился с замком, но дальше собачки не выдвигались.
– На сколько оборотов замок был заперт? На один?
Молодой следователь наморщился, вспоминая.
– Н-нет, кажется… Щас, щас…
Он принялся энергично массировать виски, напрягая мозговые извилины.
– Щас, щас, – повторил он. – Нет, не на один, больше. Да, точно, на три. Или на два… Вроде бы… Нет, все-таки на три.
Турецкий повторил эксперимент, но на этот раз вытянул молодого человека с собой на площадку и потребовал сначала запереть дверь снаружи, а потом открыть. Пыхтя и потея, тот запер дверь, а затем вторично совершил взлом.
– О, точно! – радуясь, что угадал, воскликнул он, любовно поглаживая замок. – На три оборота закрывается, как я и сказал!
«Всего на один оборот этот замок запирается из квартиры, – отметил про себя Турецкий, который уже встречал похожую систему. – На полный оборот замок запирается только снаружи».
Что это давало?
В принципе, ничего.
Ничего, кроме смутного предположения о том, что в квартире с погибшей женщиной за некоторое время до ее предполагаемого самоубийства находился еще кто-то. И у этого призрачного человека имелись ключи от ее квартиры, потому что, уходя, он запер ими снаружи дверь.
«Нелепый замок, – зачем-то подумал „важняк“. – Отпирает на три оборота, а запирает только на один. Почему?»
«Да потому, – ответил язвительно внутренний голос, – что у них там, на Западе, на родине этого „мэйд ин Джемани“ замка, считается излишеством запирать дверь изнутри, когда хозяева дома. Излишеством и предрассудком. Вот почему…»
Мимо них протопали на выход эксперты, унося чемоданчики с оборудованием. Турецкий простился со знакомыми за руку, перекинулся парой общих фраз о погоде, о болях в спине и о пользе русской бани вообще и при подобных болях в частности.
Затем он и молодой следователь вернулись в гостиную.
– Дальше? – произнес Турецкий закуривая, хотя мог бы и сам рассказать все, что произошло. И все же – не он первый оказался в квартире покойной. К сожалению… Или не к сожалению?…
Такая красавица. Так молода. И так страшно умереть… Хотя что значит «страшно»? Он видел женщин, буквально разорванных в клочья взрывом, которые умирали медленнее и мучительнее, чем эта.
И все таки… Он привык к смерти. А для этого парнишки-следователя все впервые. Он эту ночь и эту красивую покойницу не забудет до конца своих дней, он будет вспоминать эту историю, когда выйдет на пенсию, рассказывать внукам и привирать подробности, которых не было.
– Дальше, – сказал Турецкий, присаживаясь на желтый кожаный диван под картиной с женщинами-виолончелями. – Итак, ты вошел в квартиру… Дальше?
Дежурный следователь переступил порог квартиры номер 125.
За ним вошли дворник и один из патрульных. Войдя в прихожую, они невольно загляделись по сторонам и замедлили шаг.
– М-да! – протянул дворник.
– Шикарно живут, – с завистью в голосе подтвердил патрульный милиционер.
– И свет всюду горит.
– Зачем им экономить?
– Ей, – поправил дворник. – Ей экономить… Она одна тут жила.
– Такая шикарная баба и одна? – недоверчиво ухмыльнулся милиционер и тут же переключил свое внимание на ряд выпуклых желтых светильников в полу.
Светильники освещали длинную прихожую призрачным нижним светом, отчего на стенах и потолке колебались длинные, вытянутые тени.
– Зачем ей лампочки в полу?
– Извращаются люди, – протянул дворник, тоже разглядывая выпуклые, словно рыбьи глаза, полушария светильников.
Прислушиваясь одним ухом к этим разговорчикам, дежурный следователь шел впереди, как Иван Сусанин. Тишина в квартире подтверждала, что женщина действительно жила одна. Жила одна и умерла одна…
– Может, хоть записку оставила? – спросил дворник.
Ему очень хотелось прочитать предсмертную записку, наверняка объяснявшую, зачем эта красивая девушка выбросилась из окна одиннадцатого этажа. Новость номер один для всего квартала!
