После двух месяцев наружного наблюдения и всесторонней проверки в январе 1982 года Ковалевский был завербован в Дрездене – во время отпуска он приехал навестить родителей. Он пошел на контакт с первого раза и после непродолжительных раздумий дал согласие на нелегальную работу в ФРГ, без какого-либо прессинга с нашей стороны. Позже, беседуя с ним лично, я убедился, что психологический расчет был точен: деятельность агента-нелегала в полной мере соответствовала характеру и склонностям Мариуша Ковалевского. Он был человеком решительным, не боящимся риска, легко сходился с людьми, обладал великолепной памятью и неплохими аналитическими способностями. Но на его окончательное решение повлияла не упомянутая мной авантюрная жилка, не жажда вкусить романтику разведки: убеждения Ковалевского отличались прагматизмом, даже скорее цинизмом. Я уверен, дело тут в честолюбии: ощущение тайного превосходства над окружающими, причастности к большой политике – вот что двигало им в первую очередь.
По возвращении в Варшаву, согласно разработанному плану, Ковалевский, ранее демонстративно дистанцировавшийся от политики, в беседах с многочисленными знакомыми начал высказывать крайне антикоммунистические взгляды. Причиной «прозрения» послужили неприятности с отцом, свидетелем которых он стал во время отпуска. Какой-то «мерзавец» написал на Тадеуша Ковалевского анонимный донос: якобы он неприкрыто поддерживает Валенсу и даже перечислил месячную пенсию в поддержку «Солидарности». Ковалевский-старший был вызван в военкомат, ему заявили, что до выяснения всех подробностей он будет получать минимальную пенсию, примерно вдесятеро меньше положенной ему по закону, как участнику войны и полковнику в отставке. «Народ ГДР не собирается кормить холуев империализма, каковы бы ни были их былые заслуги!» – небрежно бросил ветерану безусый лейтенант. Хочу напомнить, что если донос был частью операции, то действия немецких коллег, не посвященных в ее план, хоть и соответствовали нашему прогнозу, остаются целиком на их совести. Постепенно Мариуш Ковалевский сблизился с некоторыми активистами «Солидарности» в Варшаве и к Первомайским праздникам написал публицистическую статью, широко разошедшуюся в самиздате. Выдержки из нее цитировались во время многочисленных антиправительственных митингов. Вечером 1 мая по анонимному сигналу на квартире Ковалевского был произведен обыск и найдены черновики крамольной статьи. Он был арестован и после недели допросов выслан из страны. 28 мая в Дрездене состоялся суд. Мариуш Ковалевский был осужден на полтора года условно за деятельность, порочащую честь гражданина ГДР. По решению суда у него был отобран паспорт и выдано временное удостоверение личности РМ-12, налагающее ограничение на свободу передвижения (в частности, на посещение гастрономических магазинов). Кстати, несмотря на все свои полномочия, я так и не смог выяснить, по чьей инициативе в Уголовный кодекс ГДР была введена эта «мера пресечения».
Суд, как мы и рассчитывали, не остался не замеченным западными средствами массовой информации. В течение следующей недели радио «Свобода» в выпусках новостей трижды упомянуло о процессе над Мариушем Ковалевским. Правительство ФРГ по традиции заявило протест и высказало предложение «выкупить» журналиста. В восьмидесятые это была широко распространенная практика. К примеру, лица, задержанные при попытке нелегального перехода границы, при отсутствии отягчающих обстоятельств осуждались на полтора года. Если дело приобретало широкий резонанс, правительство ФРГ выплачивало за них штраф, и по истечении срока заключения им предоставлялась возможность выехать в Западную Германию на постоянное место жительства. Таким образом, за полгода подготовительной работы журналист Ковалевский превратился в «известного диссидента», которому обеспечена блестящая карьера на радио «Свобода» и, весьма вероятно, в ЦРУ его легенда способна была выдержать самую тщательную оперативную проверку, дело оставалось за малым: переправить его через Берлинскую стену, не вызвав подозрений у БНД. Для максимальной правдоподобности было решено контакты с Ковалевским свести к минимуму и помощь в пересечении границы ему не оказывать. Замечу для справки: за 28 лет существования Берлинской стены с 13 августа 1961 по 9 ноября 1989-го ее успешно преодолело 3915 человек, то есть в среднем один переход каждые два дня, так что для человека склада Мариуша Ковалевского это не представляло невыполнимой задачи, зато могло послужить отличной школой нелегальной работы. Ковалевский написал заявление в районное отделение милиции, указав, что после суда отношения в семье обострились, и просил разрешения переехать на временное место жительства в Каролинненгоф – восточный пригород Берлина, – где проживает его двоюродный дядя по материнской линии Юлиус Мадер.
Дядя был начальником трамвайного депо и членом СЕПГ с многолетним стажем, его благонадежность, в отличие от благонадежности Тадеуша Ковалевского, не вызывала сомнений. В первых числах августа Мариуш получил разрешение на переезд, устроился разнорабочим в котельную и начал искать связь с «проводниками» в западный сектор Берлина. 8 сентября он сообщил, что нашел группу, собирающуюся прорыть подкоп под стеной в районе улицы Ораниенбургхаус. В состав группы входили еще трое: студентка Кристина Шуман, начальник Ковалевского, инженер теплосети, он же в прошлом известный легкоатлет Рудольф Поварницке, и его дед Йозеф Поварницке. Последний как раз проживал на улице Ораниенбургхаус, подкоп было решено вести прямо из его дома. Однако после двух дней интенсивной работы выяснилось, что почва под фундаментом каменистая и максимальная скорость, с которой они смогут продвигаться – тридцать – сорок сантиметров в сутки, а преодолеть предстоит порядка сорока метров, кроме того, следовало учесть, что Шуман – девушка весьма хрупкого телосложения, Йозефу Поварницке восемьдесят четыре года, а Рудольф при великолепных физических данных страдает клаустрофобией и не может долго находиться в тесном, замкнутом пространстве. В итоге львиная доля работы выпадала на долю Ковалевского, который и без того по восемь часов в день был занят тяжелым физическим трудом, а с одиннадцати вечера до шести утра, как условно осужденный, не имел права покидать квартиру, что строго контролировалось – ежевечерне милицейский наряд посещал его по месту жительства и, не ограничиваясь формальной проверкой, опрашивал соседей о времени его прихода и ухода. Когда стало ясно, что быстро прорыть подкоп не удастся – а каждый день промедления чреват разоблачением, – Рудольф Поварницке впал в истерику, призывая отказаться от первоначального намерения и выдвигая совершенно фантастические прожекты вроде перелета через стену на воздушном шаре. Ковалевскому, который и сам пребывал далеко не в идеальном состоянии, с трудом удалось привести его в чувство.
Ситуация усугублялась тем, что за два дня Рудольф воспылал страстью к Кристине Шуман, которую знал с детства, и постоянно ревновал ее к Ковалевскому, что делало обстановку абсолютно невыносимой.
Тут следует оговориться: все подробности мне известны только со слов Ковалевского, и я не могу утверждать, что он не давал Поварницке повода для ревности. Более того, я почти уверен: он специально подтрунивал над вспыльчивым, неуравновешенным инженером в обществе его юной знакомой, чего более опытный разведчик в подобной ситуации ни в коем случае себе не позволил бы. Как бы там ни было, операция оказалась на грани срыва.
