Кашемировый уставился на экран немигающими глазами. Потом механическим движением нажал на кнопку еще раз.
– Крымский специализированный детский санаторий «Айболит» готов бесплатно принимать и лечить в любое время года маленьких пациентов из вашего дома… – сообщил Чеботарев.
Кашемировый медленно перевел взгляд вправо и посмотрел в окно. Яркое зарево на востоке, явно не подходящее для времени суток, объясняло любопытство окружающих. В двух километрах из-за лесопосадки валил густой дым. Языки пламени прорывались сквозь него, жадно рвались к небу, освещая оранжевым верхушки елей и берез.
– Е-мое, чево это там? – спрашивал приблатненный подросток у такого же товарища.
– Склад небось шандарахнул с петардами. Классный фейерверк! – ответил тот.
– Святые угодники! Прости господи, горит-то как, – шептала сухонькая бабка и, не переставая, крестилась.
– Может, опять самолет упал… или вертолет? – предположил интеллигентного вида молодой человек.
Его спутница, немного постарше, поправила на заостренном носу очки и отрезала:
– Или спутник с орбиты свалился! Гоша, ну когда ты повзрослеешь?
Гоша продолжал глазеть и хлопать ресницами, пропустив замечание мимо ушей.
Трансляция продолжалась. Ее немногочисленные зрители продолжали упорно торчать под телевизором. Другие праздношатающиеся стали просачиваться на улицу, влекомые новым интригующим зрелищем.
Кашемировый не стал досматривать передачу. Он промокнул лицо платком, захлопнул кейс и… в эту же секунду на его руках щелкнули наручники, а плечи придавили несколько жестких рук.
– Вас, конечно, интересует, что же произошло, господин наемник?
Гусев вскинул глаза. Перед ним, раскачиваясь с пяток на носки, стоял начальник МУРа.
– Дом, конечно, взорвался, вы его лихо заминировали, ничего не скажешь. Ну а Чеботарева мы в другой детдом отправили. Нечего сачковать. Пусть благотворительностью занимается.
Турецкий. 18 сентября, 15.00
Допрашивать Гусева, который теперь назвался Гусаровым, решили в МУРе. То есть Грязнов уже провел блицдопрос по дороге, но Турецкий желал допроса полного, всеобъемлющего – в кои-то веки задержали живого киллера. Да еще прямо с поличным.
Теперь главное – провернуть все побыстрее, пока Реддвей заседает в какой-то очередной комиссии и еще не знает об аресте. Сутки, отведенные ему Грязновым, прошли. О своей сделке с Гусаровым он так и не рассказал и, судя по всему, рассказывать не собирается.
Турецкий хотел было взять машину, но потом решил, что пешком, пожалуй, будет быстрее, а заодно надо собраться с мыслями, сформулировать для себя самые главные, убойные вопросы к Гусарову и хотя бы примерно продумать сценарий допроса.
Сотовый в кармане запищал, когда Турецкий отошел от ворот метров на сто. Отвечать или не отвечать? Реддвей или не Реддвей? Если Реддвей – отмажусь как-нибудь, решил Турецкий и ответил.
Это был Селезнев.
– Хочу поздравить вас, Александр Борисович, с блестяще проведенной операцией по задержанию киллера, – начал генерал, – и попросить о небольшом одолжении.
Турецкий только хмыкнул, и хмык этот мог означать все, что угодно, в пределах от «Спасибо, всегда рад помочь» до «Иди ты на фиг!».
– Я разговаривал с Константином Дмитриевичем, он в принципе ничего против не имеет, но все же переадресовал меня к вам. Так вот, мы бы хотели сегодня же допросить Гусарова.
– Зачем? – насмешливо поинтересовался Турецкий. – Апраксин же самоубийца.
– Александр Борисович, давайте не будем бесполезно дискутировать, мы оказывали вам содействие, теперь ваша очередь. Тем более вы обещали честно с нами сотрудничать.
Ответить Турецкий не успел, с двух сторон его подхватили под руки два дюжих молодца и попросили прекратить разговор по телефону и на минутку заглянуть в вишневый «опель». Машина была уже другая, водитель тоже, но на заднем сиденье пристроился тот самый «коллега», который давеча, находясь в «Жигулях», по телефону пытался растолковывать ему, что такое хорошо, а что такое плохо. Турецкий сделал вид, что отключился, и с телефоном в руке полез в машину: если Селезнев – продажный фээсбэшник, ничего нового он для себя не откроет, а если вдруг нормальный, – возможно, ему это будет интересно. Главное, чтобы он не отключился и чтобы мощности телефонного микрофона хватило передать разговор.
– Я же вас предупреждал, Александр Борисович, что в деле Степан Степаныча вы вышли за границу своей компетенции, помните?
– На склероз пока не жалуюсь.
– Напрасно вы меня не послушались. И теперь у всех у нас большие проблемы, решать которые придется вам, Александр Борисович. Чтобы настроиться на нужный лад и конструктивно воспринять нашу просьбу, подумайте о семье. – «Коллега» (Турецкий наконец хорошенько его рассмотрел) развалился, опершись плечом о дверцу машины, разбросав руки и вытянув по диагонали длинные ноги, и добродушно щурился, всем своим видом давая понять, что он полностью контролирует ситуацию и Турецкому не стоит даже рыпаться. – Вашей жене и дочери совершенно не нужна звезда Героя России, врученная вам посмертно, хотя они, наверное, как-нибудь это переживут. А вот переживете ли вы, случись что-нибудь с вашей девочкой? Ниночка и так поздний ребенок, будут ли у вас еще дети?
Турецкий молчал, его это даже уже не злило. Лезть в драку – простора маловато, пистолет не достать – он один против троих, которые пасут каждое движение, а просто скандалить и глупо и несолидно. Хотя за упоминание о Нинке всуе непременно надо будет этого «коллегу» примерно проучить. Со временем, конечно.
А «коллега», решив, что молчание Турецкого – знак согласия на все, наконец изложил свою просьбу:
– Тот урод, которого вы сегодня арестовали, не должен дожить не только до суда, но и до первого допроса. Я понятно излагаю?
– Понятно.
– Никакой яд и прочие прибамбасы вам не понадобятся, застрелите его из собственного пистолета прямо на допросе, а начальству скажете, что он полез в драку и чуть не сломал вам шею. Поскольку его бы все равно ожидала «вышка», к вам особых претензий не будет, а мы уж найдем, как вас отблагодарить. Если не хотите денег, можно премировать вас иным способом, например…
Какие блага ожидают Турецкого после убийства Гусарова, «коллега» договорить не успел – появились мальчики с наганчиками в камуфляже и спецназовских шапочках. Они окружили машину и вежливо попросили всех пассажиров выйти на свежий воздух. После чего «коллегу» со товарищи скрутили и погрузили в фургон, а Турецкому предложили погулять пару минут по тротуару.
Не через пару, но через семь минут подъехал Селезнев. Ругаясь на пробки, из-за которых он с Лубянки добирался так долго, генерал заглянул в фургон и, выматерившись, подошел к Турецкому:
– Вы снова оказали нам неоценимую услугу.
