— Вам горячий привет, — сказал Грязнов, отключая телефон. — Посмотрим… Если б я вчера знал… я бы Саню одного не отпустил. Соображать же надо, ребятки, не мальчики. Ну, будем надеяться. А этому комбату… они его Хромым называют, да?.. Я сейчас перезвоню. Ладно, идите занимайтесь своими делами. Володя, — обратился он к Яковлеву, — теперь с этого Казарина глаз не спускать, понял?
— Так точно.
— Свободны, — очень неласково буркнул Грязнов и продолжил бриться.
Глава третья Обострение ситуации
1
«Хвоста» действительно не было. И «виноватыми» в этом оказались сами бандиты. Они установили для себя дежурство, но только в рабочее время, то есть днем, а целями своих наблюдений избрали лишь Турецкого и Поремского. За генералом никто не следил, поскольку никто не знал толком, чем он вообще занимается, а Романова с Яковлевым их не интересовали как слишком мелкие объекты внимания.
Вот, собственно, поэтому братва, уже как бы приученная к размеренному образу жизни руководителя бригады следователей, не выставляла круглосуточного наблюдения, не видя в нем смысла, и «проспала» отъезд синего «пежо». А когда очередная пара братанов явилась в гостиницу, чтобы продолжить свое навязчивое и назойливое наблюдение, выяснили, что Турецкого и след простыл. Но это обстоятельство не сильно огорчило наблюдателей. Не прошло и часа, как Журавлеву, согласно обычной договоренности, позвонил заместитель начальника колонии по оперативной работе Саид Мугушев и сообщил, что Турецкий уже прибыл в колонию для встречи с Коробовым.
Журавлев потребовал, чтобы Мугуш подробно записал, о чем будут говорить следователь с заключенным. Но Саид возразил — и рад бы, да не получится.
Оказалось, что следователь сразу по приезде в колонию отправился к самому «хозяину» и долго разговаривал с ним наедине. А потом начальник ИК вызвал к себе его, Мугушева, и приказал не препятствовать помощнику генерального прокурора разговаривать с заключенным Коробовым наедине вне помещения колонии. Территория достаточно большая, пусть они отойдут в сторонку и беседуют себе сколько влезет.
Мугушев, естественно, расстроился, намекнул «хозяину», что тогда они оба не узнают, о чем у этих двоих шла речь, а может, Коробов станет жаловаться на порядки в колонии, как тогда узнать об этом? Начальник только посочувствовал своему заму в его служебном рвении, но ответил, что вопрос уже решен и не обсуждается. По этому поводу был уже звонок из областного Управления исполнения наказаний, и последовало прямое приказание: не препятствовать. Ну а если кто подслушает, со стороны, мол, добавил начальник, то лично он, наверное, возражать не станет. Порядок все-таки должен соблюдаться.
С подслушиванием не получилось. Турецкий с Коробовым отошли в дальний угол огороженной территории, где за оградой был большой пустырь, и спрятаться на нем наблюдателю было никак невозможно, а все подходы к этому месту со стороны территории хорошо просматривались. Парочка зэков попыталась ненавязчиво этак приблизиться к разговаривающим, но Турецкий пригрозил вызвать охрану, и те ретировались, не желая неприятностей на собственные шеи.
История, которую рассказал Игорь Коробов, была насколько характерна для своего времени — конца девяностых годов, когда немногие предприниматели, особенно в провинции, смогли оправиться после дефолта, настолько и поражающей воображение по своей продуманной наглости.
Швейная фабрика братьев Коробовых была организована в середине девяностых, на подъеме предпринимательской деятельности в стране. Нашлись партнеры в Италии, появились и лица в России, заинтересованные в продаже качественной продукции, созданной по европейским стандартам, но с учетом чисто российской ментальности.
После дефолта девяносто восьмого года дела пошли хуже, но не настолько, чтобы пришлось закрывать производство и выгонять опытных мастеров. Выстояла фабрика, что стоило немалых, однако, трудов организаторам. И вот тогда, когда стало ясно, что производство выжило и, более того, даже по-своему окрепло, к фабрике немедленно возник пристальный интерес со стороны теневых сил при руководстве губернией.
Ну сначала, как обычно, зачастили комиссии с бесконечными проверками, а если зацепок не находилось, прибывали новые, и так без конца. Было ясно, что кто-то уже положил свой глаз на фабрику, приносящую вполне приличные доходы. Сначала, как обычно, грешили на бандитов, на местный криминал. Рэкет в подобных ситуациях — обычное дело. Братья решили не обострять отношений с уголовниками. Те требовали своего процента, приходилось скрепя сердце отстегивать. Дело было дороже.
А примеров несогласия тоже хватало. И магазины, не желавшие сотрудничать с братвой, горели бывало, и всякие мастерские страдали от «короткого замыкания», и людям, работающим на производстве, доставалось от бандитов. То есть ничего нового или необычного не было. Дикий капитализм, провозглашенный из Москвы, с самого верха, процветал вовсю, с провинциальным размахом, ссылаясь, с подачи вездесущих новоявленных демократов, на то, что через этот этап, мол, обязано пройти все человечество. И в пример обязательно приводилась пресловутая Америка с ее пиратским первичным накоплением капитала, с чикагскими разборками и нынешним фантастическим ростом благосостояния.
Но бандиты бандитами, а теперь, с началом нового века, фабрикой заинтересовался не кто иной, как сам господин адвокат Васильчиков. Впрочем, его интерес был понятен. Именно этот адвокат, в буквальном смысле сначала пролезший в местный парламент, а затем, под откровенным давлением губернаторского аппарата, выдвинутый в его руководство, по мнению многих предпринимателей, являлся главным держателем так называемого «губернаторского общака». То есть это именно он без всякого зазрения совести в прямом смысле грабил бизнесменов, требуя, чтобы те в обязательном порядке несли свои взносы в губернаторский фонд, который-де рассчитан на всякого рода кризисные ситуации, когда потребуются срочные финансовые вложения в экономику, здравоохранение, помощь малоимущим и прочие необходимые расходы в губернии. Дело-то вроде, с одной стороны, и благородное, но только никто этих взносов потом не видел. Зато ни для кого не оставалось секретом, как вырастали вокруг города, особенно в заповедных его местах, элитные дома, коттеджи, целые поселки.
Братья были готовы поначалу и этот, уже губернаторский, рэкет принять, но — в щадящих размерах. Однако жадность приближенных к руководящему креслу достигла фактически своего апогея. Васильчиков, который однажды прибыл на фабрику в сопровождении известного уголовника Журавлева и целой бригады его приспешников, видимо, с целью придания себе и своему посещению пущего авторитета, фактически в приказном порядке «предложил» Коробовым новый, наиболее целесообразный со стороны адвоката вариант.
Фабрика переходит во владение его, Васильчикова, и, таким образом, включается в общественный губернаторский фонд. Сами Коробовы, если имеют такое желание, остаются при фабрике действующими менеджерами, обеспечивают поставки, переговоры с партнерами и реализацию продукции. За это получают соответствующую зарплату, как и все остальные служащие фабрики. Отказ от предложения не принимался. На это прямым текстом указал присутствующий при разговоре в качестве, видимо, моральной поддержки вор в законе Васька Журавлев.
