— Сейчас я провожу ее в ванную, где она оденется, приведет себя в порядок, и можете работать. А он, — эксперт ткнул пальцем в Масленникова, — окончательно созреет, по нашему общему с ней мнению, для серьезного допроса не раньше завтрашнего утра. Вот и исходите из этого. Нет, конечно, можно ему вколоть лошадиную дозу, применить другие сильнодействующие способы, но будет ли смысл? Не знаю, вам решать, Виктор Петрович.
Петр Кузьмич как-то почти по-приятельски, словно демонстрируя свое превосходство перед остальными, включая нахального московского следователя Владимира Поремского, взял генерала под руку и отвел подальше, к окну. И там что-то начал ему говорить, а Гоголев, склонив голову чуть в сторону, внимательно его слушал, не перебивая. Ишь ты!
— Хорошо, я буду иметь в виду. А вас, Петр Кузьмич, попрошу заняться им вплотную. Он мне очень нужен, и, чем скорее, тем лучше. Федор всем необходимым вас обеспечит, я уже дал такую команду. Так что действуйте. — И пожал ему руку.
Медик помог женщине выбраться из кресла, попутно поднимая с пола именно ее белье и все остальное, увел ее в ванную, где и оставил. А затем занялся уже Масленниковым, которого затем вынесли на носилках из квартиры двое оперативников и увезли по адресу, указанному Виктором Петровичем. Но явно не в Кресты и не в другой следственный изолятор. Гоголев решил свести до минимума круг лиц, с которыми мог бы общаться пришедший в себя Вампир.
Между тем обыск, произведенный в квартире, дал совершенно неожиданную находку. Ну там деньги, огнестрельное оружие, аккуратно упакованная связка штык-ножей, которыми пользуются в десантных войсках, — это все было предсказуемо. Хотя холодное оружие косвенно подтверждало непосредственное участие Масленникова в московских убийствах. Но это еще доказывать. А вот небольшой, аккуратный чемоданчик с набором париков удивил всех. Причем самое любопытное заключалось в том, что каждый парик — от почти мелкого, седоватого ежика до нестриженой прически месячной давности, были в пакетах под номерами. То есть носитель мог менять свои «прически», исходя из сроков отрастания обычных волос. Хитро задумано. Значит, вполне возможно, что он, как говорится, не вчера стал лысым, то есть брился наголо, а уже давно. И что, никто этого не знал? Нет же нигде, кроме той единственной, из Германии, фотографии, где Максим Масленников представал, что называется, в натуральном своем виде.
Что-то беспокоило Поремского, пока он рассматривал парики. Практически все были уже ношены, на это, по словам эксперта-криминалиста, обследовавшего находку, указывали следы клея, которым парики крепились на голове. Какой такой клей? Эксперт и не удивился:
— Да его во всех театрах применяют.
Вот оно! Театр.
Владимир вышел на лестничную площадку и набрал по телефону номер Дарьи.
— У вас все живы? — был ее первый тревожный вопрос.
— Полный порядок. Никто из арестованных тоже не пострадал. Слушай, они тут были под таким кайфом, что ничего так и не поняли.
— Они? А кто еще?
— Баба одна, пожилая. Некто Торопкина. А ты что, знаешь ее?
— Знаю, — помолчав, сухо ответила Дарья.
— Расскажешь?
Она снова помолчала и ответила:
— Не знаю. Не хотелось бы.
— Ладно, это все потом. Ты вот что скажи: Ленка, о которой ты говорила, она у вас, в театре, чем занимается?
— В гримерном цехе. Парики шьет. А что?
— Ничего. Так, говоришь, Максим ее тоже хорошо знал?
— Я тебе такого никогда не могла говорить. Думаю, что совсем не знал. Ну, может, видел походя. Но я почти уверена, что между ними не было ничего общего.
— Да? Тогда почему посланец от Максима, который явился сегодня утром убивать тебя, сказал, что пришел с Леной, а сам назвался Игорем? А Игорь — это кто?
— Ой господи!.. Я ж даже и не подумала!.. Верно, Володенька, он ведь так и сказал, а я еще спросила, где Лена, почему долго поднимается, и дверь им открыла... Ну не я, конечно, но они же свои! А Игорь — Ленкин бойфренд. Он ее на своей машине возит.
— А как же мог Масленников об этом знать?.. Ладно, ты подумай, но Ленке своей пока ничего не говори. И еще вопрос: вот если специалисту показать парик, он может сказать, кто его сделал?
— Ну, конечно! У нас их не так много, и у каждого мастера свой почерк, так сказать.
— А Ленкины парики ты бы, например, узнала?
— Вряд ли, я не по этой части. Но уж она-то свою работу знает. А что?
— Все, спасибо, потом расскажу. При встрече.
— А когда? — А ведь в голосе-то прозвучали уже капризные нотки.
— Скоро, пока.
Поремский с улыбкой покрутил головой, вспомнив, как еще недавно, час какой-нибудь назад, и сам едва не поддался всеобщему затмению, прилипнув глазами к выставленной напоказ женской плоти, вызывающей у всей толпы однозначно непристойные мысли, и успокоился, зацепившись воспоминаниями за прошлое и решив, что сам-то ведь может рвануть к Дашке и уж там окончательно стряхнуть с себя сковавшее его оцепенение.
Когда он вернулся, Виктор Петрович беседовал с «доктором Торопкиной», как она ему представилась, и с легким укором взглянул на Владимира. В смысле, где был?
— Я о париках. Кажется, есть след.
Генерал кивнул и показал на соседний стул.
— Садись, послушаем Марию Леонтьевну вместе. Представляю вам старшего следователя по расследованию особо важных дел Генеральной прокуратуры России Владимира Николаевича Поремского. Ему поручено расследовать это дело. — И повернулся к Владимиру. — У нас сейчас с доктором Торопкиной не допрос, а предварительная беседа. Она объясняет мне, каким образом оказалась в этой квартире, насколько хорошо знакома с ее хозяином, ну и все такое прочее. Так что официальный допрос я оставляю для вас, Владимир Николаевич. Продолжайте, доктор.
Но она молчала, и лицо ее, дотоле живое и даже как бы увлеченное рассказом, стало сухим и отчужденным.
— Вас не устраивает такая форма разговора? — учтиво осведомился Гоголев. — Но ведь мы же с вами, Мария Леонтьевна...
— Виктор Петрович, можно начистоту?
-Ну а как же иначе? Мы ведь уже договорились.
— Да, я обещала все вам рассказать. Искренне. Потому что вижу только в такой форме беседы, если хотите, отчасти и свое собственное спасение.
— Вам ведь есть чего всерьез опасаться?
— Ну мы же взрослые люди... Вот поэтому я хотела бы просить вас, Виктор Петрович... может быть, в порядке исключения, если это у вас не положено, поделиться моими мыслями, информацией пока с вами лично. Я слышала о вас и готова верить любому вашему слову, которое вы мне скажете. И обещаю не врать, попросту говоря. Но нельзя ли это сделать... наедине? А вот когда станете допрашивать меня официально, под протокол, я так же честно отвечу на ваши вопросы. Но уже без... ну, без эмоций. Вы поймите меня, я все-таки женщина, хотя молодой человек, который вошел одним из первых, увидел такое, что мне не хотелось бы с ним обсуждать. Да мне стыдно, но не только моя в том вина. И когда я расскажу, возможно, вы поймете меня. И не будете судить слишком строго. С высоты вашего возраста. О чем я не могу даже и просить этого молодого человека.
