— Еще хуже! Я всего лишь антикварщик. Антиквар-щик начинает с тысячи рублей и одной табуретки — книги, вазы, картины, — а через двадцать лет у него — тысяча табуреток — книг, ваз, картин, — и все та же тысяча рублей.
— Не прибедняйтесь, — засмеялся Турецкий.
— Вы все-таки не понимаете, — вздохнул Дудник. — Я торгую престижем… Если что-то завтра случится в мире или в стране, первое, что будут продавать, и последнее, что будут покупать — это мой товар. А вы хотите лишить меня репутации. — И без малейшего перехода он сказал: — Ну так кто вас интересует? Турецкий показал фотографию Шляпникова.
— Да, это фигура. Понимаете? Его золоченая рухлядь не интересует.
Турецкий кивнул.
— У него интересные коллекции. Примечательные. Да и сам он — человек довольно разносторонний. И богатый, говорят.
— Вы с ним общались?
— Приходилось… Он любит искусство… — Дудник поймал вопросительный взгляд Турецкого. — Почему мне так кажется? Потому что в своей любви он заходит так далеко, что, видя значительное произведение в руках того, кто по-настоящему не в силах по достоинству его оценить, он ничем не станет брезговать, чтобы заполучить эту вещь в свою коллекцию. Понимаете?
Какая убедительная черта характера, подумал Турецкий.
— Можете привести пример?
— Могу. Но не стану.
Тогда Турецкий негромко сказал:
— И он сам когда-то был антикварщиком и у вас за прилавком стоял, верно?
— Может быть, — забормотал старик, — столько воды утекло…
— Ну вот что, отец, — скомандовал Турецкий. — Отойдите в сторону! И откройте дверь, которая позади вас.
— Это просто рама, — возразил Дудник. — Рухлядь золоченная. Нет тут никакой двери…
— Делайте, что велено. — Турецкий направил на него пистолет.
— Сзади, Сан Борисыч! — выкрикнул знакомый голос.
Турецкий резко обернулся, одновременно стреляя, но еще до этого щелкнул сухой выстрел. В антикварной лавке на пол упали два человека…
— Ма, ты видела нового продавца в «Курах-гриль»? — ворвалась на кухню Нинка. — Ма, там такой чел! Он — вылитый папа!
— Не сочиняй.
— Да говорю же, просто клон какой-то! Ирина ткнула пальцем в газету:
— А ты знаешь, дочь, что пагубное пристрастие к наркотикам и алкоголю частично определяется генами?
— Я же серьезно!
— И я серьезно, — сказала Ирина и зачитала: — Результаты исследования ученых из Оксфордского университета показали, что на особенности личности и наклонности, которые ведут к нездоровому образу жизни, сильно влияют генетические факторы. Взаимосвязь выявлена между одним из вариантов другого гена — рецептора допамина и экстравертным типом личности. Люди, в организме которых присутствует этот ген, также склонны к курению и употреблению наркотиков. Типы рецептора допамина влияют на реакцию мозга на допамин — сигнальную молекулу, которая тесно связана с поведением, характеризующимся стремлением к новизне и удовольствиям… Не в бровь, а в глаз, а? — иронично подвела черту Ирина. — Новизна и удовольствия — конек нашего папочки.
— Ты думаешь?
— Нинка, ты экстравертный тип личности? — спросила мать.
— Это как? — заинтересовалось чадо.
— Всегда открытая, жизнерадостная, душа любой компании?
Чадо подумало и сказало:
— Не любой.
— Значит, гены, — сокрушенно констатировала Ирина. — Вот так-то, все равно во всем и всегда изначально виноваты родители… Или родители родителей.
— Да я серьезно говорю! Там папин двойник работает!
Ирина потянулась.
— Посмотреть, что ли, на этого клона? — пробормотала она.
— Я с тобой, — вызвалась Нинка. — Может, купим курочку?
— Давай уж две, — резюмировала хранительница очага.
Курочку они не купили, ни одну, ни две, потому что при виде продавца остолбенели и обо всем забыли. Ирине стало неловко, и она толкала Нинку, чтобы та отошла подальше и не так пялилась.
Сходство было потрясающим. Совпадали рост, телосложение, цвет волос и даже отчасти — черты лица, если только смотреть в профиль. Анфас разница была видна отчетливо, но все же это было удивительно.
— Я слышала, что у каждого человека есть двойник, — сказала Ирина. — Где-то… Слушай, Нин, а ведь он помоложе нашего папки будет!
— Пошли домой, — скомандовала Нинка.
В антикварной лавке на пол упали два человека. Один, неподвижный, с дыркой во лбу, был Шляпников, второй — Смагин, зажимающий руками живот. Хозяин, Дудник, пригнулся за стойку.
— В машину! — закричал ему Турецкий. — Помогай!
Через несколько минут Смагин лежал на заднем сиденье «Волги». И он сам, и сиденье были залиты кровью. Турецкий одной рукой крутил руль и мчался, виляя в потоке машин и отчаянно сигналя. Второй рукой, перегнувшись назад, он прижимал к животу Сма-гина сорванную с себя рубашку. Она была изначально красного цвета, поэтому Турецкий не понимал, идет еще кровь или нет. Турецкий уже вызвал «скорую», и она предположительно ехала к ним навстречу.
— Что ж ты, дурак, за мной поперся?! — ругался Турецкий. — Вот дурак-то?! Ну ду-дурак же… — Других слов в голову почему-то не приходило.
— А я… такси… и следом… сразу все понял… — Кровь пузырилась у Смагина на улыбающихся губах. — Красная, — сказал он. — Страшно… Умираю, да?
— Не говори ерунды.
— Я это чувствую.
— Ты уже умирал?! Смагин застонал. Турецкий закричал на него:
— Я спрашиваю, ты уже умирал? Твою мать! Дурак несчастный! Ну зачем?! Умирал?! Говори!!!
— Нет еще… ни разу… Только больно очень… Турецкий сказал поспокойней:
— Раны в колено или в живот — это самые болезненные раны, понял? Но никто еще от них сразу не окочурился. Ты будешь жить. Понял? Ты же бегун, черт побери, ты должен продержаться!
— Продержаться…
— Правильно, цепляйся за все подряд, цепляйся за мои слова, парень, только не отключайся. Ты же стайер, ты не врач, правильно?!
— Стайер…
— Так, значит, ты признаешь, что ни хрена в этом не понимаешь! Тогда, если ты закончил высказывать свою точку зрения, лежи спокойно и слушай новости. Я привезу тебя на место, найдем врача, врач тебя заштопает, и все будет в порядке. Теперь говори: все будет в порядке. Говори, Олежка, все будет в порядке! — Турецкий в отчаянии ударил по рулю. — Говори же: все будет в порядке!
— … В по…рядке…
— Молодец, — сказал Турецкий. — Ты молодец. Просто молодчага.
— В сборную не попал, — прошептал Смагин. И перестал дышать.
