— Бар к вашим услугам. Если хотите, есть прекрасный массажный кабинет. Там у нас такой китаец уникальный есть, он…
— Расцветает провинция, а? — не то порадовался, не то вздохнул Турецкий.
— Какая мы провинция, — возразил менеджер, — мы — цивилизация!
Турецкий поинтересовался ящичком Белова, и оказалось, что все в сохранности, будто в клубе надеялись, что Белов еще вернется и разделает всех под орех. Вот почему у него дома не оказалось ни ракеток, ни мячиков — все хранилось в спортклубе.
Аскольдов оказался сухопарым мужчиной с аскетичным лицом. И вполне дружелюбным — его отнюдь не смутила корочка Турецкого. И про теннисные тренировки Турецкий без проблем узнал у него все, что было нужно. Только все оказалось наоборот. Навоше было сорок лет, а судья подбирался к седьмому десятку.
Турецкий удивился:
— А как же это получается, что молодому мэру тренер нужен, а пожилому судье — нет?
— Сердит очень, — усмехнулся Аскольдов. — Сам все знает. Говорит, по телевизору все видел и нечего деньги на ветер выбрасывать. Говорит, в бадминтон на пляже играет и в теннис сможет, невелика, мол, разница.
— Рачительный у вас судья. И что, хорошо играет?
— Шутите? Да никак вообще.
— А Белов как играл?
— Это кто? — наморщил гладкий лоб Аскольдов.
— Профессор тут у вас был. Застрелился недавно.
— А, этот прилично. Агрессивно очень. Техника слабовата, конечно, но кураж… Подача — выход к сетке — удар! — приятно было смотреть. И мэр так же примерно. Только он послабее. Но проигрывать не любит — страшное дело. Вот и натаскиваю его. — Асколь-дов подмигнул: — Уж не выдавайте, ладно?
— Могила. Так почему же судья играл с Беловым?
— Наоборот. Профессор — с ним. Подачу отрабатывал. А это уж — все равно с кем, хоть с Питом Самп-расом, хоть с кенгуру.
— А теперь еще один вопрос…
ИЗ РАЗГОВОРА СЛЕДОВАТЕЛЯ СМАГИНА С ПЛЕМЯННИЦЕЙ ПРОФЕССОРА БЕЛОВА НАТАЛЬЕЙ КОЖЕМЯКИНОЙ:
Вопрос. Кем вам приходился Антон Феликсович Белов?
Ответ. Это мой дядя по материнской линии. Вопрос. Когда вы в последний раз виделись с дядей? Ответ. На похоронах.
Вопрос. Вы вообще часто с ним виделись? Ответ. Нет.
Вопрос. А как вы узнали о его гибели?
Ответ. Вероника позвонила. Лаборантка его. Мы знакомы были раньше.
Вопрос. Что вы забирали из дядиной квартиры?
Ответ. А какое вам дело?
Вопрос. Это может помочь следствию.
Ответ. Да в чем следствие-то? Разве он не застрелился?
Вопрос. По всей вероятности, его убили.
Ответ. Хорошенькое дело… Даже не знают, что сказать… А в общем, это уже неважно. Я же и так знала, что его нет. Я закурю, вы не против?
Вопрос. Пожалуйста. Помните вопрос?
Ответ. Помню. Ничего я не забирала. Там нечего забирать. Техники у него дома никакой не было. Мебель мне и даром не нужна. Фотографии некоторые взяла. Где он с мамой в молодости…
Вопрос. Как вы думаете, у Белова были враги?
Ответ. Ха! Весь научный мир — это одна большая банка с пауками… Фу, какая дрянь эта сигарета.
Вопрос. Когда вы последний раз видели дядю живым?
Ответ. Года четыре назад, пожалуй. Или три? Нет, четыре. Это было перед моим отъездом в Америку.
Вопрос. Вы прощались?
Ответ. Не в том дело. Мне нужна была его помощь. Вопрос. Какого рода?
Ответ. Я закончила аспирантуру, но защищаться не стала, а поехала на стажировку в Массачусетский технологический институт. И просила у дяди рекомендательные письма к тамошним профессорам, ну или что-нибудь в этом роде.
Вопрос. Он, конечно, помог вам? Ответ (возмущается). Конечно?! Он, конечно, отказал!
Вопрос. Почему?
Ответ. Он сказал, что настоящий ученый ни в каких протекциях не нуждается. Что современная микробиология — непаханая целина, и мне вообще нет нужды ехать через океан. Что я могу работать у него… Да еще много чего говорил. Обычный идеалистический вздор, которым он был набит.
Вопрос. Значит, вы микробиолог?
Ответ (говорит недовольным голосом). Ну да.
Вопрос. А где вы учились?
Ответ. В МГУ. Дядя, кстати, у нас на курсе лекции читал.
Вопрос. Интересно. Это он привил вам любовь к науке?
Ответ. Ну как сказать?… В нашей семье он всегда считался немного с приветом. Но я была в него, что ли, по-детски влюблена. Восхищалась. Ловила каждое слово. И потому этот биофак. Впрочем, родители мой выбор одобрили. Что ни говорите, а это — марка. И даже в Америке мой уровень оценили.
Вопрос. Значит, вы добились там успеха?
Ответ. Относительного. В общем, да… Я устроилась на отличную работу — в антидопинговую лабораторию… Это, конечно, не совсем моя тема. Но дело не в этом! Там же в микробиологию огромные деньги вбухивают! Там это наука не будущего, а сегодняшнего дня! А у нас?! Не институты, а сараи какие-то.
Вопрос. У вашего дяди, кажется, неплохая лаборатория была.
Ответ. Вы специалист?
Вопрос. Нет.
Ответ. Так и не говорите! И потом, чего ему это стоило… Ну паперфторан сделал, да, это вещь, не спорю. Так я разве не знала, что у него гениальная голова? Просто мусора в ней было… И результат каков? Был человек, и нет его! А Лаборатория… Неизвестно, сколько теперь они без него протянут, эти майзели и колди-ны! Он-то, при всех своих закидонах, умел деньги зарабатывать. Правда, живьем их никто никогда не видел…
Вопрос. Как он это делал? Можете привести примеры?
Ответ. Ну как, как! Да хотя бы паперфторан! Пока к открытию не примазалось всякое жулье, он капусты немало срубил, я думаю.
Вопрос. Кого вы называете жульем?
Ответ. Да всех! Всех профессоров и академиков, которые на «мерседесах» рассекают! У нас нормальный ученый такую тачку себе по определению позволить не может. Вот и весь расклад.
Вопрос. Давайте вернемся на шаг назад. То, что вы просили дядю о протекции, означает, что его знают за океаном?
Ответ. Вы шутите?
Вопрос. Я вас не понимаю…
Ответ. Конечно, его там знают. А где его не знают?! Они были б счастливы, если бы он туда переехал. Да только этого бы никогда не случилось.
