Когда Турецкий уже спускался по лестнице, дверь Колывановых приоткрылась, и в образовавшуюся щель высунулся палец, который поманил его назад.
Неужели, подумал Турецкий, проворно возвращаясь, интуиция все-таки не обманула? Может быть, тут все же что-то не так?…
— Начальник, — прошептал Колыванов, — есть еще кое-что.
— Говорите, Колыванов, говорите, помощь следствию — большое дело.
Видно было, что Колыванову и хочется, и колется. Но также заметно было, что он уже почти принял решение, так что Турецкому оставалось лишь его морально простимулировать.
— Еще какое-то наследство от Антона Феликсовича? Обещаю, все останется при вас.
Колыванов выглянул на площадку, никого, кроме Турецкого, не обнаружил и прошептал:
— Отпугиватели.
— Кто?! То есть что? О чем вы?
— Отпугиватели. Коробочки такие, — шептал Ко-лыванов. — Две коробочки и один брелок. Брелок — отпугиватель собак. В радиусе пяти метров — не сунутся. Здорово?
Турецкий ошарашенно кивнул.
— А еще — для крыс и мышей. От сети работает. Такая вещь! Моя просила Феликсовича и от кротов сделать — для дачи, у нас жуть что творится. Жаль, не успел. Золотой был человек, пусть земля ему пухом.
Турецкий вышел на улицу и закурил: в квартире жена Колыванова просила этого не делать.
Вдохнул сигаретный дым полной грудью и подумал, что в Лемеже даже такой воздух гораздо приятней, чем в мегаполисе… Интересно, каково было бы тут жить?
А что вот, доктора наук живут, и ничего… Но у них тут работа, дело. А у него, чиновника Генпрокуратуры, совсем другое дело. Впрочем, и доктора наук не очень тут живут. Некоторых вот отчего-то убивают… Понять бы только отчего. Хотя что с самим собой лукавить? В этом деле и мотив, и исполнитель одинаково беспросветны — нет никакой гарантии, что при знании одного из этих слагаемых станет понятно другое. Несмотря на то что сумма уже давно известна — хладное тело профессора Белова и простреленная его голова. Не работает в Лемеже арифметика.
А может быть, тут имеется что-то другое, помимо науки? Допустим, Белов был таким схимником, как говорят. Как много бы он ни работал, сколько бы ни торчал в своей Лаборатории, надо же ему было как-то восстанавливаться?
Войдя к Майзелю, Турецкий уже продумал свою хитрую тактику. Собственно, это был блиц-криг.
— Белов водку пил?
— То есть как? — не понял Майзель, отрываясь от экрана компьютера. Турецкий заглянул туда и увидел сплошные формулы.
— Ну образ жизни, моральный облик, и все такое.
— Вы издеваетесь? Он ученый! Он…
— Гений, знаю, — кивнул Турецкий. — Но у гениев тоже бывают общечеловеческие заскоки. Знал я одного нобелевского лауреата, так за воротник заливал
[1]
… Куда там вашему Колыванову. Значит, Антон Феликсович вел здоровый образ жизни, режим и все такое? Дьявольская работоспособность, да?
— Мы занимаемся наукой. Иногда в Лаборатории приходится сидеть ночью, а иногда много дней подряд. Впрочем, вам, видно, этого не понять, — заметил Майзель снисходительно.
Турецкий сокрушенно покивал.
— То есть водку он не пил, а совсем наоборот?
— Да.
— Что именно?
— Я не понимаю, чего вы добиваетесь? — повысил голос Майзель.
На них посмотрела хорошенькая лаборантка Вероника.
— Ответа. Что он делал, раз не пил водку?
— Вы за идиота меня держите?!
— Отвечайте на вопрос.
— Спортом занимался, вот чем!
— Серьезно?
Майзель вытирал платком вспотевшее лицо. Турецкому его стало жаль. Все-таки в возрасте человек. Но работа есть работа.
— Лев Наумович, просто скажите, как Белов проводил тот редкий досуг, который у него был. Занимался восточными единоборствами?
— Кажется, в юности. Он как-то упоминал, что перестал, разочаровался…
— Значит?
— В теннис Антон любил играть…
Эврика, подумал Турецкий. Все-таки «сработала» мухобойка. Только почему у него дома не оказалось ни ракеток, ни мячиков? Ладно, выясним.
— В теннис любил играть, — весело повторил Александр Борисович. — Любопытно! А где он это делал?
— Ну у нас тут возможностей немного. Пара приличных кортов в клубе «Бумеранг».
— У него были там постоянные партнеры?
— Откуда мне знать? Спросите там, где он играл.
— А вы с ним не играли?
— Я играю в преферанс, — буркнул Майзель и вернулся к своему компьютеру.
Турецкий подошел к лаборантке. Она запечатывала какой-то конверт.
— Курите, Вероника.
Девушка машинально протянула руку к пачке, но тут же и отдернула.
— В Лаборатории нельзя.
— Почему? У вас тут горюче-смазочные материалы? Что-то не заметил.
— У нас тут большие Мозги, — сказала она безо всякой иронии.
— Ну так давайте выйдем.
— Я работаю. Если только в обед.
— А где вы обедаете?
Вероника посмотрела на Турецкого без удивления, но как-то оценивающе.
— Ну говорите же.
— Я обычно не обедаю… Но тут недалеко есть приличный трактир. Не в Лемеже.
Турецкий вздохнул.
— В Дедешине, что ли?
— Уже освоились, значит?
— Вроде того. Я заеду за вами… Во сколько? В полдень?
Она кивнула огненной гривой.
Через четверть часа Турецкий был в спортивном клубе «Бумеранг», где старший менеджер подтвердил: да, у профессора Белова был абонемент, он регулярно играл в большой теннис. Как часто? Не так чтобы очень. Два раза в неделю. С инструктором? Нет, Антон Феликсович играл давно и довольно прилично. У него были постоянные партнеры. Кто? Ну такая информация не разглашается, это же все-таки клуб… Но раз этим интересуется Генеральная прокуратура… ну что ж… Кое с кем из городского начальства. С кем конкретно? С председателем суда. И с мэром.
Турецкий затребовал у менеджера график тренировок Белова. Сопоставил даты и понял, что последний раз профессор ходил в клуб за день до самоубийства.
В письме Колдину Белов писал, что ему перекрывают кислород, и конкретно назвал: глава администрации города.
В яблочко!
В трактире превалировала русская кухня.
На этот раз официант возник молниеносно, и они сделали заказ. Официант сказал, что пельмени хороши, но бефстроганов лучше, и Турецкий ему поверил. Несмотря на то что Вероника сообщила, что обычно не обедает, в выборе блюд она не стеснялась и в отличие от Турецкого заказала еще и солянку. Искоса посмотрела на Турецкого и сказала:
