А Смагин продолжал:
— Если кто-то считает, что нашей работы нужно стесняться, так это только потому, что мало о ней знает. А ведь в прокуратуру попасть работать не так-то просто. Уж вы-то понимаете! Во-первых, такое образование нужно еще суметь получить, а во-вторых, нужно постоянно доказывать свою профпригодность. Рутины, конечно, много, но ведь должен же кто-то отделять зерна от плевел.
Теперь Турецкий был не только удивлен, но даже немного растроган, словно увидел в этом мальчике себя самого двадцатилетней давности. Тоже ведь собирался горы сдвинуть… Ну а что, может, даже и вышло немного. По крайней мере, стыдиться точно нечего, господин государственный советник юстиции третьего класса.
— А что вы скажете, Смагин, если я попрошу ваше начальство откомандировать вас ко мне, пока я этим делом занимаюсь?
— Самоубийством Белова? — спросил Смагин чуть дрогнувшим голосом.
— Или убийством, кто знает. В этом и есть суть проблемы.
— Александр Борисович, вы не шутите — насчет «откомандировать»?
— У меня на это времени нет, коллега.
Смагин был в полном восторге и смотрел на Турецкого влюбленными глазами.
Вероятно, подумал Турецкий, парень поглощен не столько работой, сколько смутным предчувствием раскрывающейся жизни. Наверно, ему уже рисуется новая жизнь, полная удивительных приключений и государственных тайн.
У Турецкого зазвонил мобильный. Если жена, то жизнь удалась, загадал Александр Борисович, а если Меркулов… то тоже удалась.
— Алло?
— Саша, ты нужен на работе. — Это был Меркулов.
— Скоро приеду. Надеюсь, там у тебе не новый Шляпников меня дожидается?
— Генеральный дожидается.
— Ого!
Турецкий попрощался со Смагиным и пошел к своей машине. Потом остановился и крикнул:
— Слушайте, Олег, а это ведь довольно одинокое занятие — бег на длинные дистанции, а?
Смагин немного подумал, прежде чем ответить, но сказал твердо:
— Ничего, мне нравится.
Пять минут спустя Смагин ел мороженое (ягодное, в пластиковом стаканчике, 13 рублей), вышагивал по тротуару и счастливо улыбался, подставив лицо нежестокому еще утреннему московскому солнцу. Рядом кто-то пару раз нажал на автомобильный клаксон. Смагин посмотрел налево и увидел медленно двигающуюся «Волгу» Турецкого.
Не останавливаясь, Турецкий спросил в открытое окно:
— Забыл спросить. Нашли что-нибудь любопытное при обыске? Что-нибудь стоящее?
— Да нет как будто. Документы всякие научные… но это же в порядке вещей… Да и Майзель никакого интереса к ним не проявил — я ему показывал… Ну дневники Белова потом, — стал перечислять Смагин.
— Стоп! Шутишь?! — Турецкий перешел на «ты» и сам этого не заметил, а Смагин вообще воспринял как должное.
— Почему? В деле же все есть.
— Да я еще твоего дела в глаза не видел! Смагин оторопел:
— Как же так, Александр Борисович…
— Залезай в машину! — Турецкий остановился. Подождал, пока Смагин заберется в кабину. — Подвезу тебя на работу… Да вот так, как видишь, работаем. Пока что ты — мое дело. А ты уже решил, я тут тебе экзамен устроил?
— Ну, честно говоря… — смутился Звягин.
— Был у него дома сейф или какое-нибудь подобное место, которое хорошо запиралось?
— У Белова?
— Да!
Смагин почувствовал, что Турецкий отчего-то нервничает, и стал отвечать предельно быстро.
— Сейфа не было, а вот ящики стола, где у него всякие чертежи и формулы лежали, в принципе запирались. Но так они все открытые были.
— А сколько их всего? Смагин ответил без запинки:
— Три. Двухтумбовый стол.
— Закрываются на разные ключи?
— Нет, все на один, я проверял.
Интересно, подумал Турецкий. От стола, где рабочие документы, ключ есть, и ящики даже не закрыты. Зато от спальни ключа нет, и она закрыта, хотя в кабинете Белов спать никак не мог. О чем это говорит? Нет, не так. Надо задать вопрос: на что это намекает? Если допустить (принять?) версию об убийстве, то некто закрыл спальню и забрал (спрятал?) ключ, чтобы Белов не смог воспользоваться выходом на балкон, на который можно было попасть только через спальню, значит…
— С балкона на балкон там легко перелезть?
— Нетрудно, — кивнул Смагин.
…значит, убийца (если он все-таки был!) собирался гарантированно побеседовать с Беловым (чтобы тот не удрал) либо просто подстраховался.
— Вскрытие проводилось? — задал Турецкий последний формальный вопрос. Все равно результаты вскрытия будут на первом же документе в деле после постановления прокурора.
— А зачем? — удивился Смагин. — Смерть наступила… В результате сами знаете чего.
— Выстрела в голову?
— Вот именно.
— А наличие в организме отравляющих веществ? Наркотических? Психотропных препаратов? — раздраженно сказал Турецкий. — Ты спрашиваешь как преступник. «Зачем?» Затем, что жмурика надо исследовать со всех сторон на предмет насильственной смерти, что бы там кому ни казалось. Как бы нам теперь вообще эксгумация не потребовалась…
Глава третья
Генеральный прокурор Владимир Михайлович Кудрявцев встретил Турецкого радушно, словно утром не виделись.
— Александр Борисович, у меня к вам деликатный вопрос.
— Догадываюсь. О Шляпникове.
— От вас ничего не скроешь. Как его проблема?
— Владимир Михайлович, мы не можем всерьез ею заниматься. Вы же не распорядитесь завести дело, верно? Это слишком частная ситуация. В общем, я порекомендовал господину Шляпникову хорошее детективное агентство. Ему там помогут.
— Хорошо, Александр Борисович, в этом я на вас полагаюсь. — Генеральный чуть ослабил узел галстука и расстегнул пуговицу рубашки. — Жарко сегодня… Хотите чего-нибудь освежающего? У меня есть боржоми.
— Спасибо, нет.
Генеральный выпил минеральной.
— Напрасно вы, хороша водичка…
Турецкий кивнул. В голове почему-то вертелась дурацкая фраза: не пей, Иванушка, козленочком станешь.
— Шляпников приятный человек, верно? Турецкий пожал плечами, что можно было истолковать как угодно.
Генеральный распустил узел галстука.
— А вы не любите галстуки, верно?
Что он заладил: верно, верно, подумал Турецкий, ничуть, впрочем, не раздражаясь. На то он и большой босс, чтобы иметь свои маленькие заскоки.
— Вы как британский премьер-министр, верно?
