Турецкий на каждый ответ реагировал серией новых вопросов. Со стороны это напоминало не то партию в пинг-понг, не то разговор дотошного экзаменатора и студента-всезнайки. С той маленькой коррек-тивой, что в данном случае «дотошный экзаменатор» сам еще ничего не знал. Правда, Смагин не был в курсе того, что дело в Генпрокуратуру так и не доставили, и потому разговор вполне мог воспринимать как начальственную выволочку.
— Почему Майзель попросил Колыванова? Откуда он его знает? Когда это произошло? И как. Подробно, пожалуйста.
— Дело было так. Тело нашли в шестнадцать пятьдесят. Майзель звонил Белову с утра. У Белова было все время занято. Как потом оказалось, трубка плохо лежала на телефоне.
— Отпечатки пальцев на трубке искали? — быстро спросил Турецкий, и этот вопрос застал молодого следователя врасплох.
— Нет, — помрачнел Смагин. — А надо было? Турецкий улыбнулся:
— Золотое правило юриста: никогда, друг мой, не признавайтесь в своих ошибках, если только вас к тому не вынуждают.
Смагин выпучил глаза и едва не открыл рот.
— Да шутка, шутка, — похлопал его по плечу Турецкий. — Хотя и не совсем. Говорите дальше. Итак, что сделал Майзель, когда не смог дозвониться до Белова? Приехал к нему домой и стал звонить в дверь?
— Да. Только он не приехал, а пришел. От Лаборатории до дома Белова двадцать минут хода. Майзель пришел в четыре часа дня. Несколько минут трезвонил в дверь. Стучал. Бесполезно, как вы понимаете. Тогда Майзель снова сделал телефонный звонок — с мобильного. И опять было занято. Тогда Майзель позвонил соседу Белова — Колыванову. Колыванов Май-зеля знал и пустил его. Майзель сам порывался лезть через балкон, но Колыванов ему не дал.
— Почему? — не понял Турецкий.
— Майзель — пожилой человек.
— Ясно. А Колыванов?
— Ему сорок пять лет.
— Дальше?
— Колыванов перелез через балкон и…
— Подождите. На каком этаже жил Белов? Смагин на несколько секунд задумался.
— На третьем или на четвертом… На третьем. Да, точно. Я помню два лестничных пролета после входа в подъезд.
Внимательный фрукт, подумал Турецкий и неожиданно спросил:
— А откуда у Белова был пистолет?
— То есть как? У него разрешение имелось, все законно. Я его к делу приобщил. Пистолет системы «Макаров», номер…
Кажется, Смагин помнил буквально все. Турецкий остановил его движением руки:
— Это я понимаю. Я спрашиваю, нашли ли вы при обыске какие-то бумаги или документы, объясняющие происхождение этого оружия в принципе? Оно может быть наградное, например… Подождите, а обыск в квартире Белова кто проводил?
— Я и проводил, — подтвердил догадку Турецкого Смагин. — Но ничего такого не нашел.
— Компьютер дома был? Дискеты, диски?
— Ничего такого. Майзель сказал, что он всегда работал в Лаборатории, да и спал там часто.
— В Лаборатории обыск делали?
— А на каком основании?
— У него же был там свой кабинет!
— В том-то и дело, что нет! Это большой ангар с перегородками. Там компьютеры и всякое оборудование. Никаких кабинетов.
— Известно, где Белов обычно держал пистолет?
— В ящике стола есть коробка. Там лежали патроны и были следы оружейной смазки, совпавшей с той, что на «макарове» Белова.
— Ладно, вернемся на балкон. Колыванов перелез — и что? Увидел Белова, сидящего за столом с двумя дырками в голове?
— Нет. У Белова выход на балкон был из второй комнаты, из спальни. Но тут вышла заминка: дверь из спальни в коридор оказалась закрыта.
— Интересно. — Турецкий вытащил сигареты и предложил Смагину.
— Спасибо, нет. Я бегаю, мне нельзя.
— Почему? — удивился Турецкий.
— Хороших результатов не достичь.
— Серьезно спортом занимаетесь?
— Надеюсь, что это так, — неловко улыбнулся Сма-гин. — Бегаю на длинные дистанции.
— А какие?
— Пять и десять километров.
— И марафон?
— Пока нет. Может, когда-нибудь.
— Каковы же ваши достижения, гражданин следователь?
— На первенстве России в финал выходил пару раз, но сильнейших тогда не было.
— Что же, буду за вас болеть. Позовите как-нибудь на соревнования.
— Вы серьезно?
— А почему нет? Я болельщик с большим стажем. Вот только на моей памяти наши стайеры, увы, не блистали. Так что для меня это стимул.
Все же Турецкий был немного удивлен. Конечно, среди его знакомых ментов, следователей и прочих юристов встречалось немало спортсменов приличной квалификации. Но, как правило, эти люди были со-ориентированы на вид спорта, построенный на единоборстве. Восточный всякий мордобой, бокс наконец. Вон тот же Юрка Гордеев — знатный боксер. Ну и конечно, стрелков всегда было много. А тут такое мирное занятие…
— А давно вы бегаете?
— С детства. — Смагин помолчал немного, улыбнулся застенчиво. — Помню, мне казалось несправедливым, что, бывает, кто-то в середине дистанции быстро бежит, всех обгоняет, а на финише его обходят, и у него время оказывается хуже. Я все никак поверить не мог. Ну и что, думал, что его обошли, ведь и он обходил, только раньше. Почему время хуже-то? Математика эта до меня не доходила.
— Это вы к чему? — удивился Турецкий.
— Я вот думаю иногда, как у нас людей судят. Как в спорте. По последней черте. Разве ж это правильно? Нет, убийство там, особо тяжкие — это все понятно. А когда ерунда какая-нибудь целую жизнь достойную перевешивает, это разве верно? Человек остается с клеймом…
Турецкий засмеялся:
— И с такими идеями вы следователем работаете?! Как говорил товарищ Черчилль, другой демократии у нашего государства для вас нет.
— Он не так говорил.
— Да знаю я. Ладно, это лирика, которую я с вами с удовольствием обсужу как-нибудь за бутылкой, когда все мерзавцы… Ах да, вы ж, наверно, и не пьете, ко всему прочему! Не пьете ведь, Смагин?
— Не пью.
— И молодец. Продолжайте. Теперь говорите, что сделал Колыванов, когда уперся в спальне в закрытую дверь? Вызвал слесаря?
Смагин, улыбаясь, замотал головой:
— Никого он не вызвал! Он сам слесарь. Сперва он стучал и звал Белова — безрезультатно, сами понимаете. Тогда он вышел на балкон и попросил Майзеля, который оставался в его квартире, передать ему инструменты. Через несколько минут он вскрыл замок, вышел из спальни и вошел в кабинет. Дальше вы знаете, наверно.
— Я пока ничего не знаю, — проскрипел Турецкий. — Рассказывайте, Олег Николаевич, рассказывайте.
