Кирилл вынул фотографии из рук брата и вложил обратно в конверт. Близнецы Скворцовы не видели смысла смотреть дальше, не смели задать вопрос: «Что это такое?» Ответ был очевиден…
— Террористический акт. — Турецкий был так любезен, что ответил на невысказанный вопрос. Опустившись на стул, он смотрел на близнецов, сидящих напротив. Долго, пристально смотрел.
Внутри близнецов грозовым статическим электричеством скапливалось возмущение. Им не нравилась эта выжидающая тактика, которая в любой момент могла смениться какой-то другой… которая понравится им еще меньше.
— Ага, — подал голос Ростислав, — теперь мы видим, как работает наша доблестная милиция. А мы не верили. Теракт, что ли, хотите на нас свалить? Ну так бы прямо и говорили: истинных виновников найти не можем, первых попавшихся студентов хватаем.
Кирилл как будто бы порывался что-то сказать, но каждый раз передумывал, пасуя и перед братом, и перед Турецким. В этой двойне он обычно держался как более непреклонный, более авторитетный, но оказалось, что в острой ситуации Ростик оказался непреклоннее и агрессивнее его. Даже слишком агрессивен…
— Первых попавшихся. — Александр Борисович произносил слова медленно, без напора, словно размышляя вслух. — Да нет, мои дорогие, неправда ваша. Первые попавшиеся по метро не лазят. Особенно по такому метро, которое не обозначено ни на одной легальной схеме … Ваш отец называл это «Метро-2». А как вы его между собой называете?
Относительно этого пункта Александра Борисовича терзали сомнения: официантки, чья эрудиция ограничивалась кулинарией и телесериалами, насчет «Метро-2» ничего дельного сказать не могли. Они даже сомневались, что Николай Скворцов произнес именно это, а не что-то другое. Уж больно нетипичное сочетание! Но Елагин настаивал: «Метро-2», и точка. Ну, ясновидец сияющий, ты у меня только попробуй промахнись!
Однако, судя по реакции близнецов, ни официантки, ни Елагин не ошиблись. Ростислав окостенел на стуле. Так следователь все знает? Он ни о чем не спрашивает, наоборот, рассказывает, что составляло содержание видеофильма. Может, он наблюдал и саму съемку на видео? Реакцию братья Скворцовы тотчас же постарались скрыть, но то, что она была, не укрылось от наметанного глаза Турецкого.
— Не надо, — посоветовал Турецкий. — Зачем скрывать? Было — значит, было. Нужны доказательства? Если хотите, предъявлю. Многие любят, знаете, запечатлевать свои подвиги на кинопленку. В прежние времена, бывало, съездит такой умелец на юг, напишет на скале «Здесь был Вася» и запечатлеет…
На кого-нибудь другого, матерого, голословное предложение предъявить доказательства еще, может, и не подействовало бы. Но близнецы Скворцовы, невзирая на вчерашний аутотренинг и намерение держаться до последнего, оказались не настолько искушены в следовательских уловках. Да и старший помощник генпрокурора сегодня не казался опасным. Разговаривал он с близнецами по-свойски, как сосед-работяга, уверенный в превосходстве своего нелегкого опыта над оторванной от родимой почвы образованностью молодых людей. Эта манера вызвала в активных посетителях клуба «Канопус» прежние просветительские инстинкты.
— Вам, конечно, представляется, что на стене можно писать только «Жил-был Вася», — неточно, но запальчиво воспроизвел Кирилл. — Ничего другого представить не в состоянии. Вам не кажется, что людям необходима красота… необходимы высокие цели! Они не могут думать только о сне, сексе и жратве! Но поймите, — он спохватился, не слишком ли зарвался, — мало ли что пишут на стенах… При чем здесь теракт?
— А вы, значит, не про Васю на стенах «Метро-2» писали, — задумчиво произнес Александр Борисович, потирая подбородок. — А о чем?
— При чем здесь «Метро-2» или «Метро-1»? — Кирилл гнул свою линию. — Вы собираетесь нам пришить вандализм в метро? Ну на здоровье, шейте. Подумаешь! Можно подумать, мы нанесли разрушения. Если наш стиль не нравится, вы только скажите. Все, что нарисовали, закрасим, и дело с концом.
— А все-таки скажите, — смиренно попросил Турецкий, — что вы там писали. Интересно, по-человечески. Что, если не о сексе и не о жратве? У вас какая-то система взглядов? Я в вашей области небольшой эрудит, но, помнится, TAKI 182 орудовал безо всякой идеологии…
Псевдоним нью-йоркского подростка-курьера, который впервые придумал, бегая по поручениям, оставлять на стенах свои подписи, тэги, позволили братьям Скворцовым почувствовать себя свободнее. В два голоса, но не перебивая друг друга, а слаженно, так умеют только близнецы, они начали выкладывать то, что давно варилось в их головах. О мире модерна, который подминает под себя не подчиняющиеся ему цивилизации. Об Америке, которая берет на себя право распоряжаться, кому что делать, как жить, чем дышать. О том, что они молоды и хотят свободы. Свободы, и больше ничего! Хотят встряхнуть людей, развеселить их… Кому они могут причинить вред своими граффити? Даже если бы на станции взорвался баллончик из-под краски — единственное оружие райтера, — это не повлекло бы таких последствий… Ерунда полнейшая!
— Знаете, — задумчиво сказал Турецкий, выслушав их, — а эти авторы, чье мнение вы разделяете, кое в чем правы. По-моему, это в самом деле преступление — когда с лица земли исчезает целая культура, целый народ. Пусть даже крохотный народ, но со своими обычаями, со своими предпочтениями, со своей судьбой. Это я все понимаю. И Америку с ее диктаторскими замашками на пьедестал не ставлю. И что в современном мире далеко не все благополучно, что не позволяет он, несмотря на декларации о свободе, цвести всем цветам, охотно соглашусь. Современный цивилизованный мир — общество со своими законами, порой жесткими и не всегда справедливыми. Но если не все в обществе обстоит блестяще, разве из-за этого нужно рубить его под самый корень? Так ведь и любого человека можно убить, потому что в каждом можно найти недостатки — а разве у вас их нет? Дорогие мои молодые люди, не лечат ангину — гильотиной! Сколько раз в истории бывало так, что общество, основанное на угнетении, разрушали только для того, чтобы на его развалинах воздвигнуть худшее угнетение!
Турецкий стал говорить тише, заметив, что в порыве чувств буквально кричит на отпрянувших Скворцовых. «Потише! Тоже нашелся народный трибун», — сделал он себе замечание. Отпил воды из стакана и продолжил спокойнее:
— Не собираюсь вас идеологически обрабатывать, потому что той идеологией, которой вы прониклись, ваши лидеры вас попросту оболванивают. На самом деле, у них одна идеология — враждебность к России. Как вы думаете, зачем нужно было посылать вас в «Метро-2»? Неужели ради того, чтобы раскрасить поезда, с которых все равно вскоре смоют ваши художества? Или стены… Вы задумывались вообще, зачем вашим работодателям эти картинки на стенах, которых никто не увидит? А может, им нужны стены, а? Переходы, тоннели. Особенно там, где «Метро-2» подходит к действующим станциям.
Близнецы пристально смотрели на Турецкого, который изменился у них на глазах: он креп и становился выше ростом. Он был уверен в себе на все сто. И он отвечал за каждое свое слово.
Внезапно близнецов охватило тягостное безразличие. Признаваться или не признаваться — какая, блин, разница! Сохранять тайну — какая непроходимая тупость. Было бы что сохранять! Тайна, в которую посвящены все, кроме ее хранителей.
