В.М. назвал это дьявольщиной, от которой человек должен
отшатнуться в страхе. А я подумала, что железная дорога тоже должна была
казаться людям чем-то дьявольским. Но ведь всему свое время!
Время формулы уже никогда не придет. Зачем, зачем? Ну разве
так можно ненавидеть человека, чтобы уничтожить его гениальное открытие? В.М.
ярый монархист, но… Как будто царствующему дому могла помешать всего одна
формула!
Я сказала В.М., что уезжаю.
Он побледнел. Прибежала Анна Ивановна, заплакала надо мной,
как над покойницей: «Мы любили тебя, как родную дочь!» Я тоже любила их, как
родных. Но я уеду. И не сомневаюсь, что В.М. сделает то, что собирался:
откажется от моих эскизов изнанки ковра. Он не простит мне… Я тоже ему не
прощу.
Жалко Анну Ивановну, но я больше не могу его видеть. Я
возвращаюсь.
Об одном прошу тебя, брат. Никогда больше не говори со мной
о Москве и о моей жизни там. Если я дорога тебе, давай просто молчать об этом
этапе моей жизни. Все мечты развеялись в прах. Все надежды рухнули.
Я ничего больше не хочу, только оказаться дома. Может быть,
когда я опущу руки в Волгу, а надо мной прошумят старые яблони, у меня отойдет
с души то горе, которое я здесь пережила.
Не надо меня встречать, я сама спокойно приеду с вокзала.
Да, еще просьба. Никогда не называй меня Антоном. Хорошо?»
Нижний Новгород, наши дни
Знала Алена об этом человеке немного – на первом же деле он
блестяще справился с загадкой, которую практически невозможно было
отгадать[11], на втором деле попал под пулю и, с трудом выздоровев, ушел из
прокуратуры и начал работать в несколько загадочной организации под названием
«Бюро независимой юридической поддержки». Мало того, что в ней можно было
получить консультацию и даже нанять адвоката, там можно было провести
независимую медицинскую экспертизу и даже воспользоваться услугами независимого
расследователя, частного детектива. К числу этих последних и принадлежал
Бергер. Инна кое-что рассказывала Алене о странных результатах одного из
проведенных им дел: вроде бы преступников не нашли, кто-то из них даже во
Франции скрылся, но тем не менее виновники получили по заслугам
[12].
Разобраться в этой катахрезе было просто так невозможно, однако за Бергером
закрепилась слава существа загадочного и поражений не знающего. В последнее
время он продолжал сотрудничать с бюро, но заодно работал и в прокуратуре Нижегородского
района, именно поэтому к нему попало дело об убийстве Ларисы Стахеевой.
Из себя Бергер был на редкость невзрачен, но тевтонское
непоколебимое упорство, которое просматривалось в его холодноватых серых
глазах, а также бесспорная брутальность, так и исходившая от его невысокой,
худощавой и, прямо скажем, невидной фигуры, действовали на чувствительных (и
чувственных) дам вроде нашей героини очень сильно. Поэтому она смотрела на
Бергера с симпатией. Да и ему, такое впечатление, приятно было общаться с ней –
как с писательницей или просто как с красавицей. Ибо Алена Дмитриева была,
конечно, женщина красивая, из песни слова не выкинешь… Была, да… Была, жила,
смеялась, любила, с ума от любви сходила… книжки писала… Печальная это все же
штука – глаголы прошедшего времени, такие уж они безвозвратные…
– Александр Васильевич, – сказала Алена, сияя красивыми
своими глазами на брутального, хоть и невзрачного Бергера, – вы уже поняли, что
меня интересует дело Ларисы Стахеевой, вернее, Алексея Стахеева, которого вы
подозревали в ее убийстве.
– Да, я понял. – Он кивнул. – Странно, что это все еще
кого-то интересует. Товарищ Муравьев весьма недвусмысленно дал мне понять:
следствие окончено, забудьте. Как в фильме Дамиано Дамиани.
Алена только брови вскинула: Бергер вроде бы слишком молод,
чтобы знать упомянутый фильм… Однако он его знал. Интересный мальчик, правда
интересный!
– Товарищ Муравьев, возможно, скоро поймет, что несколько
поторопился, – сказала она дипломатично. – Если мы с вами попытаемся ему это
доходчиво объяснить…
– А вы что, полагаете, что Алексей Стахеев все же убил свою
жену? – В тевтонских глазах зажглось просто-таки галльское любопытство.
– Нет, я так не полагаю.
– Тогда… тогда я не пойму, о чем мы будем говорить, – снова
замкнулся Бергер.
Однако если Дева выходила на заданный курс, сбить ее было
уже не так просто.
– Начнем вот с чего… Насколько мне известно, кто-то из
соседей Стахеева подтвердил время его возращения домой. Экспертиза установила,
что его жена умерла как минимум за час до названного времени. Кто именно из
соседей заметил его возвращение?
– А почему я должен посвящать вас в детали расследования? –
пожал плечами Бергер.
– Ну и не посвящайте, – покладисто улыбнулась Алена, – я и
сама это знаю. Некая Людмила Мурзина, да? Жительница квартиры номер три?
– В самом деле, – кивнул Бергер. – Но откуда вы знаете
оперативную информацию?
– Предположим, я вела свое расследование. Да, собственно, не
важно! Поверьте, гораздо важнее то, чего вы не знаете. Стахеев отказался
назвать вам имя человека, который засвидетельствовал его алиби, так?
– Так.
– Однако Муравьеву он имя все-таки назвал. Тем человеком
оказалась его подруга Юля… Не припомню сейчас ее фамилию, да и роли особой она
не играет.
– Перова ее фамилия. Странно, почему он так скрывал, что был
у нее? Ведь об отношениях между ними мы уже были осведомлены, слухи об их
романе уже ходили. Неужели был убежден, что мы не поверим алиби, которое
удостоверит она?
– Самое интересное, что не только Юля могла это алиби
подтвердить. Если верить словам Алексея, в то время, когда в подвале умерла
Лариса, он вместе с Юлей клеил обои в квартире у ее тетушки… Людмилы Мурзиной.
Об этом он сообщил Муравьеву, чтобы оградить себя от ваших, с позволения
сказать, домогательств.
– И оградил… – пробормотал Бергер. – Но что, у нее две
квартиры?
– Да. Насколько мне известно, на Ковалихе Мурзина сейчас
вообще практически не живет, иногда только заходит – деньги взять у
квартиросъемщиков. Но раньше наличие второй квартиры она скрывала, соседи
уверены, что она ее совсем недавно приобрела. Конечно, никакого криминала тут
нет, но… А скажите, Александр Васильевич…
