– Да я на минуточку, – сказала она, опускаясь на корточки и
собирая разбросанные вещи. Кошелек, косметичка, ручка, пачка одноразовых
носовых платков… помада почему-то лежала отдельно, укатилась аж под скамейку…
конверт… Что за конверт? Ах да, Николай Дмитриевич просил передать Алексею! –
Слушайте, я тут в двух шагах от вас, на площади Нестерова. Можно нам сейчас
повидаться?
– Прямо сейчас? – Мгновенная пауза показалась Алене очень
обидной. – Что?.. Извините, Алена, это я не вам. У меня тут мобильный… Ну да,
конечно, давайте повидаемся, буду очень рад. Мне к вам подойти или лучше вы
зайдете? Да, да, приходите вы ко мне. Помните адрес?
– Конечно.
– Ну, я вас жду.
– Иду.
Алена встала, застегнула сумку. Такое ощущение, будто
чего-то не хватает. Но чего?
– Ой, какой это был ужас! – раздался рядом чей-то
задыхавшийся голос. – А вы совсем не испугались!
К лавочке подходила молодая мама со своим карапузиком. Не то
чтобы Алена так уж с ума сходила при виде детей, но малыш оказался таким чудом,
курносым и сероглазым, что она невольно разулыбалась.
– Ну, я вообще не боюсь собак. А вы, по-моему, испугались
больше всех.
– Думала, просто умру от разрыва сердца! Разве можно пускать
собак туда, где дети?! Так у ребенка родимчик может случиться! Теперь никогда
не буду с ним гулять там, где увижу собаку, даже болонку какую-нибудь!
– Но ведь здесь не детская площадка, – усмехнулась Алена. –
Тут всем гулять можно. К тому же собаки обычно не трогают детей. Конечно, если
те сами к ним не пристают. И, по-моему, чем чаще ваш ребенок будет видеть
собак, тем меньше будет их бояться.
– Ну, не знаю… – проворчала явно недовольная мамочка и тут
же, такое впечатление, обо всем забыла, уставившись на Аленины серьги.
Пожалуй, пора перестать их носить, а то она вообще скоро
будет не самоценной личностью, писательницей Аленой Дмитриевой, а каким-то
приложением к своим серьгам!
Москва – Нижний Новгород, 1880 год,
из писем Антонины Карамзиной
«Продолжаю письмо, Николаша. Письмо о встрече с твоим
тезкой.
Знаешь, мне всегда казалось, что имя похоже на человека,
который его носит. Вот ты, Николай, мягок, светловолос, улыбчив. Твои глаза
добры и наивны. Я думала, имя Николай именно таково: мягкое, улыбчивое, доброе.
Но нет, теперь я вижу его иным. Оно сухо и резко, наполнено черным цветом… нет,
черным светом. Таким, который не освещает, а, наоборот, поглощает все вокруг,
обращает день в ночь и видимое в незримое. Оно несет тьму. Но это не тьма зла –
это тьма непознанного!
Степан немного рассказал мне о его жизни, о его детстве.
Якобы при рождении его дважды падала икона Богоматери, а пламя от лампады
перебежало на занавеску. Огонь сразу погасили, однако повитуха предрекла:
– К беде великой народился. Станет чернокнижник!
С тех пор даже родители стали смотреть на ребенка с опаской.
Мать вскоре умерла, отец Николая не любил. Единственным, кто его опекал, был
родной дед – неудавшийся священник, комедиант и, по отзывам соседей, колдун. Он
учил внука добывать целебные и «злые» травы, внушал, что можно стать
бессмертным или даже воскреснуть из мертвых – были бы подобающие снадобья.
Он верит в колдовство. Это уживается в нем с поразительной
технической образованностью. Он не знал о лодке-самолетке, но радостно
засмеялся, услышав мой рассказ:
– Воздушный шар для того, чтобы поднять ее в воздух? Нет, я
знаю, каков должен быть аппарат, который сделает это. Движущей силой станет
прессованный порох, продукты его сгорания. Газ! Давлением газов на дно цилиндра
прибор может подняться очень высоко… Наклонением цилиндра достигается и
поддержание аппарата в воздухе, и движение в горизонтальном направлении… При
двух цилиндрах достигается большая правильность полета и большая устойчивость
аппарата… Верна или неверна моя идея, решить окончательно может лишь опыт.
Николашка, я не поняла из того, что он сказал, ни единого
слова! Кибальчич взглянул на меня и усмехнулся:
– Женщины… невероятные существа. Для вас цветная тряпка,
летающая сама по себе, гораздо более реальна, чем возможность построения
воздушного корабля, который будет двигаться с помощью неких физических сил,
организованных в строгую формулу! Вы не верите, что так будет? Но кто-то
говорил… кажется, Гете: грядущие события отбрасывают тень перед собой. В
сказках, которые вы так любите, существует летучий корабль. Возможно, он был
некогда. И будет существовать через несколько лет! Можете мне поверить, я ведь
изобретаю двигатель для него!
– В сказках, которые я так люблю, существует и
ковер-самолет. Он летал без всякого двигателя. Как это происходило?
Черные глаза Кибальчича смотрели на меня странно. Тьма
охватила меня со всех сторон.
– Хм, интересная мысль, – проговорил голос, звучащий так же
глухо, как должна была звучать сама тьма. – Ковер-самолет может взлететь с
помощью преодоления закона всемирного тяготения. Я думаю, здесь все дело в
материале и конструкции самого ковра. Я пойму, в чем там дело!
Я вдруг пошатнулась – таким пророческим вдохновением звенел
его голос. Он схватил меня за руку…
Потом сказал медленно, с расстановкой:
– Женщины… Я не знаю женщин. Все они любят, чтобы ими
занимались и ухаживали за ними. Я не понимаю этого. Да и времени у меня на это
нет!
Только тебе могу признаться: я почувствовала себя
уничтоженной.
Да нет, я вовсе не увлечена им! В нем нет ничего
привлекательного! Но его ум… Мне кажется, некие колдовские силы его одушевляют.
А правда, может ли он заставить летать ковер-самолет?»
Нижний Новгород, наши дни
Она уже почти дошла до дома Алексея, который находился если
и не в двух шагах, то всего в двух кварталах от площади Нестерова, как вдруг
сообразила, чего именно не хватало в сумке. Да блокнота же! Блокнота, в котором
она так четко и стройно выстроила всю схему непоняток и прорисовала план
дальнейших действий. Наверное, он выпал из сумки вместе с остальными вещами, а
Алена его не заметила. Ну и как теперь дальше жить и работать без блокнота? Да
и вообще жалко его – красивый, дорогой, в Париже купленный, аж в самом Лувре!
