Алена добежала до храма, вошла, не обращая внимания на
неодобрительные взгляды целой стаи черных старых птах (ну да, у нее снова была
не покрыта голова, но где ж взять сейчас платок?!), купила четыре свечки и
поставила их перед распятием: одну за упокой своих деда с бабкой и вообще всей
усопшей родни, вторую – за бедного Севу Лысаковского, третью и четвертую…
Третью и четвертую она купила, не вполне отдавая себе отчета в том, что делает,
но когда ставила их, знала зачем: на помин души убиенных рабов Божиих Павла
Власьева и Ашота… как его там… Карапетяна. Правда, он не русский, а армянин, ну
и что ж, армяне ведь тоже православные христиане. Да и вообще, какая разница,
Бог все равно один!
Алене стало чуть легче на душе, когда она вышла из церкви на
площадь Нестерова, обернулась и прощально перекрестилась на купол. Конечно,
следовало вздохнуть с облегчением прежде всего оттого, что люди, пытавшиеся
предать ее такой страшной смерти, сами получили свое… «Поднявший меч от меча и
погибнет», «не рой другому яму, сам в нее попадешь» и все такое… Но странным
образом успокаивало также и то, что она с поставленными свечками как бы
примирилась с душами убитых убийц.
Но кто ж убил-то их, Господи?
Конечно, для нее это был самый главный вопрос. И, конечно,
сегодня следовало свечки не только за упокой ставить, а также и во здравие: во
здравие того неизвестного, который спас ей жизнь.
Жаль, что она никогда и никаким образом этого не узнает. А
впрочем, почему? Может быть, когда-нибудь товарищ Муравьев и иже с ним все-таки
выйдут на след убийцы Павла и Ашота. Им и окажется тот человек, во имя которого
Алена Дмитриева отныне будет возносить благодарственные молитвы. Вот только
вдруг он какой-нибудь закоренелый злодей, безжалостный и беспощадный убийца,
которому две твари пога… ох, извините, о мертвых – или – или… которому, значит,
Павел и Ашот просто-напросто где-то в чем-то дорогу перешли?
Но ведь, получается, не столь он уж и безжалостный, тот
неизвестный человек, если позаботился спасти погибающую женщину!
И опять вопрос: случайно ли это произошло? Или именно
спасение Алены Дмитриевой было целью неизвестного?
Наша писательница тряхнула головой. Да больно уж ты кому-то
нужна – спасать тебя, да еще время терять, чтобы машину из Стригина на
Щелковский хутор перегонять! До него ж километров двадцать, а то и тридцать.
Ладно, может быть, когда-нибудь она и в самом деле узнает
правду. Будет периодически спрашивать у Льва Ивановича, как там обстоят дела с раскрытием
убийства Павла и Ашота. Интерес вполне объясним – ведь они как-никак ее
«крестники». Рано или поздно Муравьев ей все расскажет. Конечно, нужно с ним
предварительно помириться, как-то умаслить его, и лучшим способом примирения
будет, конечно, если она снимет-таки проблемы его, муравьевского, бывшего
однокашника Алексея Стахеева. Вот на чем сейчас Алене и надо
сконцентрироваться. Тем паче что уже более чем лихо похвасталась перед
Алексеем, мол, она такая умная и ловкая, что «одним махом семерых побивахом» и
видит уже свет в конце тоннеля. Между тем воз и ныне там, а тоннель, кажется,
стал еще длиннее.
Ох, Боже мой, как-то много вопросов обрушилось на Алену за
последние два дня. Да неужели только два дня прошло?! Да, чрезмерно много
обрушилось, ее бедная голова со всеми вопросами просто не справляется. И чем
старательней она пытается найти ответы, тем больше новых проблем появляется. Да
их уже целый ворох, они скоро просто-напросто погребут Алену под собой! Надо бы
сесть и записать все вопросы по порядку, что ли. Вообще как-то
систематизировать происходящее.
А может, взять и плюнуть на все?
Здравая мысль.
Вот так взять и плюнуть на безумные шаманские пляски вокруг
картины Васнецова. На проблемы Алексея Стахеева и его игры с женщинами, на его
чокнутую дочь и его болезнь…
Ой, его болезнь!
Ну да! Ведь если на самом деле имеет место быть некая
взаимосвязь «картина – безумие – лимфаденит», то и Алексей болен тем же, чем
были больны Сева Лысаковский и Майя Климова, чем больна теперь Тамара Юрьевна
Семенова. У него тоже воспаление лимфатических узлов… как их там… надчревных,
кажется. Воспаление, вызванное накоплением меди в организме и пагубным влиянием
на мозг, на сознание, воспаление, вызывающее помрачение рассудка, склонность к
суициду и желание непременно уничтожить какую-то картину в художественном
музее, предположительно «Ковер-самолет» Васнецова.
Но почему именно эту картину?
Почему вообще – картину?
Почему все зациклены на музее?
Стоп.
Невозможно так метаться туда-сюда, тонуть в вопросах, как в
болоте. Они все цепляются один за другой, они сплетаются, путаются, как нитки
разных клубков, лежащих в одной корзинке. Но в любой бессмыслице есть какой-то
смысл, и даже из самого запутанного лабиринта всегда найдется выход. Нужно
только подумать, подумать и сопоставить…
Алене всегда лучше думалось, когда в руках у нее были ручка
и блокнот, когда она могла не просто отвлеченно размышлять, а записывать свои
вопросы и ответы на них. Именно поэтому она всегда сначала прописывала в
тетрадках все основные сюжетные ходы своих романов, все возникающие в них
интриги и загадки. Вот и сейчас – можно представить, что она имеет дело не с
реальными людьми, а с вымышленными героями. Тогда будет легче абстрагироваться
от «нравится – не нравится», «жалко – не жалко». Легче будет размышлять
хладнокровно, отвлеченно, не теряя головы и не надрывая сердца!
Она подошла к ближайшей скамейке и села на нее, торопливо
нашаривая в сумке свои непременные орудия производства и невидящими глазами
окидывая маленькую прелестную площадь, окруженную старыми липами. В центре
площади, обращенный лицом к Волге, стоял памятник летчику Петру Нестерову –
тому самому, который давным-давно, аж в 1913 году, сделал на своем «Ньюпоре»
знаменитую «мертвую петлю», позже названную петлей Нестерова. Памятник был
чудный, Алене он очень нравился и всегда казался почти живым, одушевленным,
однако сейчас она словно бы не видела ни его, ни студентов, пьющих пиво
неподалеку, на лавочке, ни хорошенькую мамочку, играющую в мяч с малышом, ни
женщину с огромной, редкостно уродливой черной собакой, ни целующуюся парочку.
Ничего она не видела и не замечала, ничто для нее не существовало, кроме
клубящейся в голове суматохи, в которой она пыталась найти хоть одну светлую
тропинку.
Наконец Алена сняла с ручки колпачок, раскрыла блокнот и
написала вверху чистой страницы:
«Что происходит?»
Подчеркнула свой вопрос, подумала – и застрочила пером по
бумаге:
