– Во-первых, не третьи сутки, а вторые с половиной, –
хмыкнул Иван. – Во-вторых, никто меня не заставляет. Я ж рассказывал: работаю в
разных бригадах: в психиатрической фельдшером, а в реанимации – доктором. Вот
как раз сейчас я в реанимации и дежурю. Кстати, помните шофера Костю? Вчера вы
его у нас видели. Он тоже со мной сегодня работает. Мы тут сплошь и рядом не на
полторы – на две ставки вертимся. А как иначе, жить-то надо!
– Это верно, – согласилась Алена. – Но и отдыхать надо.
– А кто спорит? Как только перерыв между вызовами, мы
немедленно падаем и давим койку. За нас не беспокойтесь, мы свое возьмем!
– Ну, не буду мешать вам брать свое, – усмехнулась Алена. –
Только ответьте на один вопрос.
– Валяйте!
– Помните, вы мне рассказывали, как познакомились с Алексеем
Сергеевичем?
– Конечно, помню. Это и есть ваш вопрос?
– Нет, на самом деле я хотела знать: не помните ли вы
фамилию того бедолаги, который в ту ночь покончил с собой?
– Фамилию новогоднего самоубийцы? Нет, не помню – прежде
всего потому, что я ее не знал. При нем не было никаких документов, мы
отправили его в морг как неопознанный труп, а уж милиция должна была его
опознавать и… Что?
– Я ничего не говорю, – удивилась Алена.
– Да нет, это я не вам. Погодите-ка… – попросил Иван, и
голос его зазвучал глуше, как будто он обернулся к кому-то стоявшему в стороне:
– Что ты говоришь, Костя? Ну да, речь о том парне, которого мы в новогоднюю
ночь разбившегося подобрали. Да фамилию надо… Никаких документов, конечно,
какая может быть фамилия… Что? Имя? Каким образом ты мог его имя узнать? Да что
ты говоришь! А я не заметил… Вы слушаете, Алена?
– Конечно, – взволнованно ответила она.
– Представляете, Костя, водила наш, он ведь со мной и в ту
ночь работал, так он запомнил, что у парня была татуировка на пальцах: СЕВА.
Наверное, его так звали, да?
– Наверное, – выдохнула Алена. – Наверное, да… Хорошо, Иван,
спасибо большое, не буду больше мешать, отдыхайте…
Она бормотала вежливые слова, а сама поднялась наконец со
стула, выскочила из кабинета Николая Дмитриевича и, чуть не споткнувшись о
жирного котяру, лежавшего поперек пути, бросилась вниз по лестнице – на улицу.
Внезапно до обморока захотелось глотнуть свежего осеннего воздуха, напоенного
прелестным запахом осенних листьев и чуточку дымком, горьковатым,
слоисто-белесым даже на вкус, – где-то неподалеку жгли палую листву.
Чудилось, никогда в жизни она не глотала с таким
наслаждением этот осенний воздух… как лекарство от пугающего открытия, которое,
кажется…
Лекарство помогло.
Да нет, нет. Снова какое-то нелепое совпадение. Как можно
было заподозрить Алексея только потому, что в его телефонном справочнике в
особом списке значится имя Сева и то же имя было на пальцах человека, которого,
получается, Алексей знал, но почему-то не открыл этого врачам «Скорой»…
Почему?!
Нет ответа.
Совпадение. Не факт, что Сева – тот самый. Не факт, что
погибший Сева носил фамилию… О Господи, какой была фамилия того бедолаги, о
котором рассказывал Николай Дмитриевич?
Лесков? Ласков? Лысков? Лысаковский, вот как!
И он работал в художественном музее…
Алена вышла из больничных ворот и остановилась около
старого, покосившегося деревянного дома – одного из многих, к счастью, еще
сохранившихся на тихой, пока еще почти не затронутой новостройками улице.
Листву, оказывается, жгли во дворике детского сада напротив. Алена постояла,
принюхиваясь к дымку и бездумно шевеля носком туфли ворох листьев. Они так
довольно шелестели, словно, лежа тут, только и ждали, когда же хоть кто-нибудь
пошуршит ими.
Потом Алена медленно пошла по обочине, загребая листья
ногами и снова доставая из сумки телефон…
– Алло, это художественный музей? Вахта?
– Да-да! Вы что хотели?
– Извините, нельзя ли к телефону вашего шофера позвать?
– Какого шофера? У нас их два, но оба во дворе, с машинами.
Может, передать, чтоб перезвонили?
– Да, передайте Севе Лысаковскому, чтобы…
– Кому?!
В голосе прозвучало такое изумление, что у Алены упало
сердце.
– Севе Лысаковскому. А что?
– А вы… А вы ему кто?
– Знакомая.
– Знакомая?
– Ну да. Знаете, я уезжала… в Пензу… – Как хорошо, что есть
на свете спасительный город Пенза, можно в него «уезжать» при надобности. –
Давно уехала, еще в прошлом году, и вот вернулась, звоню ему, звоню, а никто
трубку не берет. Думаю, дай-ка на работе спрошу. Он не заболел случайно?
– Да нет, он не заболел, только… – В голосе незнакомой
женщины отчетливо прорезалась нотка сочувствия.
– Что только?
– Да не работает он здесь больше!
– Уволился? Ну надо же! А где? Где он теперь работает?
– Ох, миленькая вы моя, – послышался тяжкий вздох в трубке,
– нигде он больше не работает! Я даже и не знаю, как вам сказать… Севочка-то
наш… Севочка-то ведь умер!
– Что?!
– Да-да. Трагически погиб!
– Господи, неужели авария?
– Ох, да кабы авария… Покончил с собой, вы представляете? И
когда, это же не придумать! В новогоднюю ночь! Все люди праздновали, а он…
– Боже мой… Боже мой, не могу поверить! Но как, почему?
