– Господи помилуй, – пробормотала Алена, поняв, что имеется
в виду. – Нет, я… по другому вопросу. Так можно Калужанина увидеть?
– Как бы он не был уже на вскрытии, – задумчиво сказала
женщина, пристально рассматривая знаменитые серьги писательницы в виде морских
звезд. – Хотя нет, полчасика у него еще есть. Никто не знает, где Николай
Дмитриевич? – внезапно закричала она как-то очень громко, и тотчас за спиной
Алены раздался негромкий, чуточку ворчливый мужской голос:
– Тихо, тихо, Таня, я здесь!
Алена обернулась и сначала никого не увидела перед собой, а
потом поглядела чуть ниже и обнаружила не кого иного, как любителя чтения,
соседа Алексея Стахеева.
Ну да, ну да, он же говорил, что гистолог!
Сейчас, в белом халате, он казался еще меньше, еще старше,
лицо его было очень сильно изборождено морщинами. Ну сущий мудрый гном! Или они
были не слишком-то мудрые, а скорее хитрые?
– К вам пришли, Николай Дмитриевич! – важно доложила
женщина, бросила еще один взгляд на Аленины серьги и скрылась в своей комнате.
Откуда немедленно донеслось такое громкое, можно сказать, оглушительное кошачье
мурлыканье, что можно было сразу догадаться, чем она там теперь занимается.
Чешет шейку толстому котяре, вот чем!
– Мир тесен! – радостно объявил Николай Дмитриевич. – Я не
ошибся, вы знакомая Алексея Сергеевича, да? А я его сосед. Мы с вами виделись…
позавчера вечерком, правда?
Да Боже ж ты мой, неужели только позавчера?! С тех пор, как
принято выражаться, столько воды утекло… Алена добавила бы – воды Ахеронта, а
может, и Стикса, невелика разница!
– Слушайте, да ведь это вы – писательница? – спросил Николай
Дмитриевич. – И даже детективщица? О вас мне только что доктор Грунский звонил?
– Ну да.
– Отлично! – Николай Дмитриевич радостно потер руки. – Ну
наконец-то хоть кто-то этим совпадением заинтересовался. Вам, как детективщице,
должно быть интересно. Я пока понять не могу, в самом деле есть тут что-то
странное или у меня, знаете, уже самопроизвольная трепанация черепа произошла,
как у многих профессионалов. Давайте, проходите в мой кабинет!
Он схватил Алену под руку – пылкая напористость в таком,
мягко говоря, миниатюрном мужчине была ужасно забавна – и втащил ее, как
хлопотливый муравей замешкавшуюся гусеницу, в крошечную тесную комнатку с
такими выцветшими шторами и такой обветшалой мебелью, что Алене немедленно
захотелось ее покинуть. Но она пересилила себя и опустилась (вот именно – не
села, а осторожненько опустилась!) на колченогий стул, положила на колени
сумку, достала блокнот, ручку и приготовилась слушать.
– Итак, про Майю Климову, – сказал Николай Дмитриевич,
садясь за письменный стол, ставя на него локти и подпирая подбородок. У него
были очень яркие, очень темные глаза, которые так и сияли, глядя на Алену. –
Вернее, про ее гистологию…
– А кстати, – смущенно пробормотала Алена, – что это за
штука такая, а? Я в курсе, что у всех всегда после операций что-то берут на
гистологию, но нельзя ли как-то…
– Договориться о терминах? – догадливо усмехнулся Николай
Дмитриевич. – Конечно, можно. То есть начнем ad ovo, так сказать, с яйца?
Знаете, когда я еще в университете учился, был совсем зелененьким студентиком,
у нас был такой предмет – анатомия. На первой же лекции профессор нам сказал:
«Анатомия – это наука о строении человеческого тела. А теперь я должен
объяснить вам, что такое «наука», что такое «строение», что такое «человек» и
что такое «тело». Что такое «о», я объяснять не буду…» Так и у нас, да? Итак,
термин «гистология» – это от греческого «гистос», «гистион» – ткань то есть –
является наукой о тканях многоклеточных животных и человека. В частности, мы,
гистологи и в то же время патологоанатомы, исследуем состав тканей, отторгнутых
от человеческого организма во время операции на предмет выявления
недоброкачественных опухолей. Мы делаем такие срезы…
Он забавным движением охлопал себя и вытащил из нагрудного
кармана узенький прямоугольничек стекла или, вернее, пластика с какой-то, как
показалось Алене, растекшейся по нему каплей мутноватой жидкости. Капля,
впрочем, с этого прямоугольничка не стекала, лежала на нем как приклеенная.
– Вот вам типичный срез ткани, – сказал Николай Дмитриевич,
проводя по капле указательным пальцем. – вот. Можете потрогать. Да не
беспокойтесь, он не смажется, здесь сверху нанесено специальное изолирующее
органическое вещество. А цифры – номер исследования. Это не тот образец, что
был взят у Климовой, но срезы выглядят идентично, я вам просто для наглядности
показываю, понимаете?
Алена кивнула.
– Кстати, – убирая срез в карман, сказал Николай Дмитриевич,
– удаленные лимфатические узлы Климовой хранятся у нас в специальном
физрастворе, как и все другие оперированные ткани. Вообще по правилам мы эти
материалы должны хранить десять лет, но из-за недостатка места держим только
год. И предыдущий экземпляр у нас тоже пока сохранен.
– Предыдущий экземпляр? – спросила Алена, но почему-то не
расслышала своего голоса. У нее вдруг странно зашумело в ушах.
– Ну да, – энергично кивнул Николай Дмитриевич. – Понимаете,
я уже видел эти блекло-зеленые скопления пятен на лимфоузлах. И еще тогда, в
первый раз, обратил на них внимание, и знаете почему? Потому что три года назад
наблюдал эти явления у рабочих экспериментального цеха небольшого заводика
«Химфарм-НН», ну, фармацевтической фирмы, которая занялась производством
ферментов… Не помните эту историю? Большой был скандал… «Химфарм-НН» его не
пережил и закрылся.
– А вы что, их лечили, этих рабочих? – наивно спросила
Алена.
– Деточка, – задушевно сказал Николай Дмитриевич, – я ведь
не только гистолог, но и патологоанатом. А нас немцы знаете как называют? Der
Doktor für tot, доктор для мертвых, или короче – Der Doktor tot, доктор
мертвых.
– Понятно, – вздрогнув, пробормотала Алена.
– Впрочем, насчет большого скандала я зря сказал, –
задумчиво проговорил Николай Дмитриевич. – В прессе как раз мало что
освещалось, тогдашний представитель президента – им у нас тогда был поганец
Чупа-Чупс – настрого запретил о происшедшем писать и говорить. Все объяснялось
тем, что он был в числе собственников завода, ну и сделал все, что мог. В
наших-то кругах, в профессиональных, все всё знали, но тоже шибко не трепали
языками. Короче, вот что случилось… Знаете, есть такой тяжелый металл – медь.
Cuprum по-латыни. Медь, она красноватая такая, из нее делают медные браслеты,
кольца, некоторые детали в приборах, она отличный тепло– и электропроводник…
– Да я с электричеством, если честно, очень даже на «вы», –
смущенно пробормотала Алена.
