А может быть, Лариса не просто так сказки читала, не просто
так изучала славянскую символику по книге Рыбакова? Может быть, она хотела
какую-нибудь научную работу написать? И остались заготовки для нее? Хорошо бы
добраться до них, почитать! Очень любопытно!
Но это нереально, нереально. С Алексеем – полный финиш, судя
по всему. И Алена ведь уже решила покончить с его делом.
Решила покончить? Не факт, между прочим. И не из-за
прекрасных Алексеевых глаз. Алене вдруг стала интересна – по-настоящему
интересна – вся эта история. Только теперь в ней по-настоящему появилась
какая-то загадка – пусть не детективная, а фантастическая. Дракон в душе нашей
писательницы просто-таки крылышками затрепыхал от удовольствия! Надо узнать у
Алексея, не оставила ли Лариса каких-то записей о «Ковре-самолете»… а заодно
таким ненавязчивым образом напомнить ему о своем существовании (вдруг заодно в
нем пробудится и воспоминание об очень даже немалой денежке, которую надо
отдать практичной Деве).
Алена сунула было руку в сумку, чтобы достать телефон, как
вдруг вспомнила объявление – в музее запрет на звонки. Да ладно, если нельзя,
но очень хочется, значит, можно! Главное, чтобы не увидел никто, не услышал…
Она воровато оглянулась – и поняла, что позвонить не
удастся: свидетели есть-таки. Около окна стояла та самая изможденная женщина,
которую она чуть раньше видела внизу. Майя – так называли ее музейные дамы. Она
сняла свой черный плащ, но все равно осталась в черном: длинная юбка, жакет,
водолазка, колготки, туфли – все угольно-черное. Даже бижутерия была мрачного,
тяжелого, черно-серебряного оттенка. Глухая чернота женщине не шла, делала ее
лицо еще бледнее, старила его.
Майя стояла, сунув руки в карманы жакета, ссутулившись,
словно ей было холодно, и угрюмо смотрела… на «Ковер-самолет». Она молчала,
думала о чем-то, да так напряженно, что Алене почудилось, будто она слышит ток
ее мыслей! Словно бы волны набегают на берег – довольно бурные такие
мыслительные волны.
«Черная одежда и молчаливость придают каждой женщине умный
вид», – вспомнила Алена замечательное выражение Ницше. И с трудом сдержала
ехидную усмешку. Впрочем, совсем скрыть ее не удалось – какой-то звучок все же
прорвался на волю. Майя его услышала и обратила рассеянный взгляд на Алену,
которую до сей минуты вроде бы не замечала: очень уж удивленными стали ее
глаза, когда она обнаружила рядом с собой присутствие кого-то постороннего!
– Извините, вы, кажется, в музее работаете? – быстро
спросила Алена, чтобы сгладить впечатление от своей нечаянной усмешки.
– Да, – рассеянно сказала женщина. – А вы… – И вдруг
улыбнулась с неожиданной приветливостью: – А я вас знаю, вы писательница. Я
ничего не путаю?
– В самом деле, – кивнула очень довольная Алена. – А вы
читали какие-то мои книжки или мы на моих встречах с читателями виделись?
– Мне вас потихоньку в областной библиотеке показали, –
пояснила Майя. – У меня там подруга работает, в отделе хранения. Ее Елизавета
Петровна зовут.
– Ой, знаю! – вспомнила Алена. – Пухленькая такая, да? В
кудряшках.
– Совершенно верно. Ей очень нравятся ваши книги, особенно
исторические. Она говорит, что вы пишете для умных женщин.
– Есть такое дело, – кивнула Алена с хитрой улыбкой. Потом,
сочтя, что ее скромной персоне и так уделено слишком много внимания, она
перешла на более интересующую ее сейчас тему: – А вас как зовут?
– Меня?.. Майя, Майя Алексеевна Климова. Вы спрашивали, работаю
ли я в музее? Да, реставратором работаю, только я давно здесь не была, целый
месяц. Болела.
– А теперь выздоровели?
– Нет пока. Мне еще полмесяца нельзя работать. Здесь,
знаете, иногда и тяжелые вещи поднимать приходится, в смысле, картины, и по
лестницам беспрестанно бегать туда-сюда: у нас в подсобные помещения очень
крутая лестница ведет. А у меня шов сильно болит. Я пришла, потому что
соскучилась. По залам соскучилась, по музею, по запаху здешнему…
– По любимым картинам… Да, понимаю, – продолжила за
собеседницу Алена и кивнула. – Это и есть ваши любимые картины, да? – Взмахом
руки она обвела полотна Васнецова и его соседей по залу: пейзаж Шишкина и
«Дмитрия Самозванца».
– Почему вы так решили? – тихо спросила Майя.
– Ну как же, все-таки, едва вышли из отпуска, как сразу сюда
пришли, именно в этот зал…
– Вы ошибаетесь! – с неожиданной резкостью проговорила Майя.
– Уверяю вас, что ошибаетесь! Эта картина… эти картины меня совершенно не
интересуют! Я пришла сюда только потому, что надеялась увидеть другое полотно,
над реставрацией которого работала как раз перед тем, как в больницу попала.
Пока меня не было, пришли данные технологической экспертизы по нему. И они так
неутешительны, что, наверное, руководство решило картину просто-напросто снять.
– А как она называлась? – немедленно спросила Алена.
То, что сказала Майя, звучало интригующе, конечно. Но
странно, что она с таким жаром принялась отнекиваться: мол, не смотрела она на
картину Васнецова… Причем бросила косой, вороватый взгляд именно на
«Ковер-самолет»! А ведь могла просто сказать «да». Да, мол, люблю. Или же
просто сказать «нет». Но она так явно заюлила, так засуетилась, что это
показалось подозрительным Алене. Когда человек отвечает на простейший вопрос
преизбыточно подробно, он или не знает точного ответа, или хочет от ответа
увильнуть.
В любой другой момент Алена, может, и не обратила бы
внимания на такую реакцию женщины. Но после некоторых событий последнего
времени, после размышлений о «Ковре-самолете», о Ларисе, об Алексее восприятие
ее обострилось…
Тут что-то нечисто, совершенно точно что-то нечисто!
Ладно, если Майе так хочется, поговорим о другом. Надо
усыпить ее настороженность, успокоить ее, а потом…
– Ой, расскажите насчет той картины, расскажите, очень вас
прошу! Что там за данные экспертизы по ней? И, кстати, какая картина имеется в
виду? Как она называется?
– «Портрет великой княгини Екатерины Алексеевны в охотничьем
костюме», обычно приписываемый Георгу Кристофу Грооту.
– А почему – «обычно приписываемый»? Или его не Гроот
написал?
– У многих его авторство вызывает сомнение. Стилистика
портрета несколько иная, чем обычная гроотовская. Вы… вы, извините, вы
какие-нибудь другие полотна художника видели?
– Ну, если вы мне напомните, как они называются… – уклончиво
пробормотала Алена.
