– Да почему, почему не можем, если мы этого оба хотим?! –
выдохнул ей в ухо Алексей, и у нее блаженные мурашки немедленно побежали по
коже, но длилось это только миг, грубый физиологический миг, и немедленно
исчезло. Она напряглась, пытаясь вырваться, но еще стараясь высвободиться
помягче, чтобы не обидеть Алексея…
И тут до него дошло.
Он сам разжал руки, сам отстранился, мрачно глянул Алене в
глаза:
– Мы не можем, потому что мы не хотим, да? Вернее, вы не
хотите?
– Алексей, я не знаю, я не готова… – жалко, потерянно
забормотала она, ощутив вдруг резкую тоску по его рукам, по его теплу…
Затянулось ее телесное одиночество, затянулось чрезмерно, но тотчас насмешливые
черные глаза всплыли в памяти… – не глаза вчерашнего «спасителя» Максима,
отнюдь нет! – и Алена, задыхаясь от невыносимой, неизживаемой любви к
невозвратному, несбывшемуся, несбыточному, воскликнула почти в отчаянии: – Я не
могу. Извините, не сердитесь, я не могу!
– Понятно, – неожиданно спокойно изрек Алексей, отстраняясь.
– Вам меня, конечно, жаль, несчастного психа, но все же вы мною изрядно
брезгуете. Понятно!
– Да нет… да что вы… – проблеяла Алена, не слишком-то,
впрочем, стараясь быть убедительной, ибо в диагнозе ее чувств Алексей
нисколечко не ошибся. Увы и ах!
Любить – значит жалеть? Может быть, оно и верно. Но желать –
не значит жалеть! И лучше сразу поставить все точки над i, чтобы устранить
могущие быть тягостные недоразумения, пока ситуация не стала вовсе уж
непоправимой. И так уж слишком далеко все зашло… Нет, довольно!
– Да я вас не виню, успокойтесь, – проговорил Алексей так
серьезно и даже сурово, что Алена, наверное, рассмеялась бы, не чувствуй она
себя столь неловко.
Этот мужчина, кажется, совершенно не умеет притворяться. Он
ее не винит? Ничего себе! Да таким голосом судья выносит приговор… Тот самый –
окончательный, который обжалованию не подлежит!
– Пора собираться, загостился я у вас.
– Да нет… вы мне нисколько не мешаете… да почему, да ничего…
– снова заблеяла вежливая Алена.
Но Алексей уже не обращал на нее внимания: вышел в прихожую,
включил там свет и принялся приглаживать перед зеркалом растрепанные волосы.
Алена тоже прошла в коридор, встала, прислонившись к
притолоке, сложила руки на груди: смотрела. Как всегда, когда от нее уходил
мужчина, оставшийся, так сказать, невостребованным, у нее наступал легкий и
краткий момент рефлексии и запоздалых сожалений.
А может… все-таки…
Нет, не может! Никого, кроме Игоря, она любить не может. Не
стоит и пытаться! Поэтому нечего морочить голову хорошему человеку, пусть
топает восвояси, и даже если на этом их деловое сотрудничество, их, с
позволения сказать, расследование закончится, Алена не испытает ничего, кроме
облегчения. Баба (или мужик, нужное подчеркнуть!) с возу – кобыле легче. Грубо
звучит, зато коротко и ясно.
Алексей надел мокасины, плащ, сунул руки в карманы, пошарил
там, потом угрюмо посмотрел на Алену:
– Извините, вы не отдадите мне пульт? И телефон. Или мой
сотовый в машине остался?
– Ой, ваш сотовый! – всплеснула руками Алена, бросаясь к
сумке. – Вот он, возьмите, я тут пыталась до Ивана дозвониться, но не смогла. А
пульт…
Она пошарила в сумке, потом в кармане плаща. Потом замерла,
нахмурясь и уставясь в стену. Видела она, прочем, не золотисто-зеленые, в
индийском стиле, обои, которыми у нее была оклеена прихожая, а Максима, своего
черноглазого помощника, который сначала помог ей выгрузить Алексея из «Мазды»
(в процессе этой нелегкой работы, некоторым образом их объединившей, они и
назвали друг другу свои имена), потом довольно грубо затолкал его, почти
недвижимого, в свой джип. И тогда Алена, как ей сейчас впомнилось, воскликнула:
– Подождите, подождите! Как же мы бросим незапертую машину?!
– Правильно, никак нельзя этого делать, – кивнул Максим,
взял с сиденья «Мазды» брошенный туда пульт, нажал на то, на что следует
нажимать, и сунул пульт в карман своей куртки. Алена точно помнила, она словно
бы видела сейчас его жест, который тогда восприняла как нечто само собой
разумеющееся.
Боже ты мой! Убрать-то он пульт убрал, но…
– Что-то вы как-то подозрительно замолчали, – включился в
Аленины воспоминания Алексей. – Только не говорите, что не знаете, где пульт!
– Я и не говорю, – жалобно пробормотала Алена. – Я знаю, где
он.
– Ну и где?
– Кажется… кажется, тот человек, тот частник, ну, водитель
джипа, который помогал мне вас сюда привезти…
Она осеклась, не в силах договорить, но Алексей так сурово
рявкнул: «Н-ну?!» – что Алена испуганно выпалила:
– Положил его в карман и увез! – и зажмурилась, не в силах
видеть гнева, который исказит лицо Алексея. Еще ей захотелось уши заткнуть,
чтобы не слышать, как он будет ругаться, громко и выразительно. Однако он
только проговорил – тихо и без всякого выражения:
– Мать твою…
Лицо его осталось блеклым, бледным, злым, но не таким уж
яростным. Безнадежным оно было, вот каким.
На некоторое время воцарилось молчание.
– Ну, понятно, – пробормотал наконец Алексей. – Машины у
меня, значит, больше нет… Конечно, в милицию я позвоню, но…
– Слушайте, но зачем сразу подозревать самое худшее? – вдруг
разозлившись, спросила Алена. – Он забыл о пульте точно так же, как и я. Но мы
его найдем. Его зовут Максим, у него был джип темно-зеленого цвета, номер…
– Номер? – оживившись, повторил Алексей. Подождал немного,
но так ничего, никакого продолжения от Алены и не дождался.
– Понятно, номер вы не заметили, – сделал он заключение с
таким выражением, словно собирался сказать: «Ничего другого я не ожидал от
такой растяпы, как вы!»
Алена посмотрела на него обиженно. Конечно, она чувствовала
за собой некоторую вину, но ведь, в конце концов, она не мартини с шампанским
пила в те минуты, не около витрины бутика торчала – она спасала самого же
Алексея!
– И тот же хмырь затащил меня в вашу квартиру? – брезгливо
проговорил тем временем Алексей. – Кстати, поздравляю – он теперь еще и вас
обчистит. Так что ждите гостей! А сейчас давайте, выпускайте меня отсюда!
И он с тем же непримиримым выражением лица пошел к двери.
Бестолково подергал за тяжеленную антикварную щеколду, обернулся:
– Откройте, ну!
