Алена посмотрела вслед. Платьице такое, которое настоящей
Анжеле только в самом радужном сне может присниться. Что-то в таком роде Алена
вроде бы видела в витрине «Шеле», однако вглядываться не стала, поскольку –
какой смысл таращиться на то, что тебе заведомо принадлежать не может?
Разумная мысль… жаль, что наша героиня ей не всегда
следовала. Еще и полугода не прошло, как она прекратила таращиться на некое
существо мужского пола, которое ей никак, ни за что, ни под каким видом… А впрочем,
ну его! Хватит! Надоел! И любовь к нему – безответная, бессмысленная,
бесконечная – тоже надоела!
Итак, платьице из «Шеле», туфельки из чего-нибудь
аналогичного, запредельного по ценам, белье, если Галя носит нижнее белье,
самой собой, из «Дикой орхидеи», а уж украшения на девушке… В самом деле,
богатый и щедрый у нее отец, а девочку тем не менее тянет в хиппи, и даже не в
хиппи, а в кондукторши маршрутного такси. Что же, интересно, заставляет золотую
или позолоченную молодежь подаваться из князей да в грязи? Захотелось барыньке
вонючей говядинки? Да, бывает и такое, сплошь да рядом, если учитывать
исторические примеры. Скажем, Софья Перовская…
Ну вот только о Софье Перовской не надо сейчас, пусть
покоится с миром в той яме с негашеной известью, куда ее тело свалили вместе с
остальными телами цареубийц. И ежели кому-то охота возвеличивать ее злодеяние и
называть его подвигом, то Алена Дмитриева к числу таких болтунов принадлежать
не хочет. А поэтому не будем о Софье Перовской!
Софья Пер… то есть Анж… то есть, тьфу, Галя Стахеева
обернулась, словно почувствовав ее взгляд.
– Диву даетесь? – ухмыльнулась проницательно. – Понимаю. Но
что поделать, у нас вся семья чокнутая. Мамочка покойная на старости лет…
Впрочем, ладно, Бог с ней, о мертвых не принято ничего такого говорить. Я вот в
Анжелку играю. Иван – его в частную клинику психиатрическую работать зовут, а
он фельдшером на «Скорой» мотается за какие-то копейки, дежурит даже не сутки
через трое, а через сутки на полторы ставки вкалывает. И не ради денег, честное
слово! Работа нравится. Отец – тоже с вертолетами в башке. То с Юлькой с ума
сходил, теперь вот с вами… В его-то годы! А впрочем, думаю, фигня все,
несерьезно. Что с Юлькой, что с вами.
– Это еще почему? – заносчиво спросила Алена, заранее
собравшись, чтобы достойно встретить удар – сейчас Галя наверняка ляпнет еще
что-нибудь насчет «старости лет»! Однако та лишь загадочно пожала оголенными
плечами:
– Да вот… печенкой чувствую!
– Печенкой? – презрительно скривила губы Алена. – Ну-ну,
если печенкой – то конечно… Почему же вы так задергались, когда Алексей собрался
меня вам с Иваном представить? Чего взбесились, если у вас такая уж
чувствительная hepar?
– Чо? – растерянно промямлила Анжела. Да, теперь уж точно –
Анжела, а никакая не Галя Стахеева.
– Спросите у Ивана, он наверняка знает медицинскую латынь, –
фыркнула Алена. – Hepar – печень по-латыни. Почему, спрашивается,
забеспокоились по моему поводу?
– Потому что вы – опасней, чем Юля. Она отцу все равно скоро
надоест, всякие сиськи-письки только до времени мужика волнуют, ими одними его
не удержишь, их вон сколько, выйди на Покровку – глаза разбегутся. А вы, мне
казалось, дама серьезная, умная, сильная, и если вцепитесь в его деньги… А они
мои, понятно? Не хотелось гражданской войны в нашем доме, поэтому я оборонялась
от вас по мере возможностей. Но это было только до того, как я вас увидела.
Всё, теперь вы мне не страшны. То есть, конечно, мне бы не хотелось, чтобы вы
языком болтали о нашей встрече в маршрутке, но вы и не станете, верно? Для вас
главное – всякие чувства, фантазии… Такими дурочками, как вы, можно легко
управлять, для таких деньги значения не имеют, главное, рассказывай им
поподробнее про любовь-морковь – и делай с ними что хошь, как в песенке поется.
К тому же вы зануда, отец таких терпеть не может. Нет, он других женщин любит.
Он вас скоро бросит, помяните мое слово!
– И каких же женщин любит ваш отец? – заносчиво спросила
Алена, безуспешно пытаясь скрыть свое изумление уникальной проницательностью
столь туповатого на вид существа. Особенно сильным был поразительной красоты и
точности пассаж про любовь-морковь… – Таких, какой ваша матушка была?
– Каких любит? – переспросила Галя глумливо. – Так я вам и
сообщила! Нет, маму он тоже не любил, она, бедняжка, была самая обыкновенная
музейная крыса.
– Галина, да вы что?! – ахнула Алена.
– Да ничего плохого, это же просто выражение такое. Для нее
музей был всем, самое главное в жизни. И вообще, она с фантазиями была, я же
говорила. Вроде вас. А кстати, о фантазиях. Вы правда писательница?
– С чего вы взяли? – изумилась Алена. Они ведь договаривались
с Алексеем молчать об этом. Совершенно точно – договаривались не открывать ее
инкогнито! Неужели не выдержал и проговорился-таки?
– Ванька сказал. Он вашу фотку видел в какой-то газете, вы
там интервью давали. И на книжке видел снимок, читал ваши творения. Говорит,
исторические очень даже ничего, а детективы – хороший материал для
психоаналитика, а не остросюжетное чтиво.
– Да, вы правы, чтиво я никогда не писала, – высокомерно
ответила уязвленная до глубины души Алена. При этом она понимала, что и в
данном конкретном случае, как, впрочем, и всегда, правда глаза колет, не иначе!
– Да какая разница? – передернула плечиками Галя. – Главное
– никчемные фантазии. Я вас не зря с мамочкой сравнила – у нее на старости лет
тако-ой сдвиг по фазе пошел… Представляете – женщина ваших лет…
«Боже, дай мне силы вытерпеть все это!» – сжалась внутренне
Алена.
– …ваших лет женщина, я говорю, вдруг начала ни с того ни с
сего сказки запоем читать. Про всякие наливные яблочки, скатерть-самобранку,
ковер-самолет и прочие сапоги-скороходы. За уши ее оттащить нельзя было! И я,
знаете… – Галя горько усмехнулась, – грех говорить такое, конечно… малость ее
даже презирала. То есть вообще-то я ее любила и рыдала, как ненормальная, на
похоронах, но все же… Я всегда была папина дочка!.. Ой, не понимаю, какого
черта я вам все тут рассказываю, у меня скоро мочевой пузырь лопнет! – зло
выкрикнула Галя.
