— Ужас! — содрогнулась Алка. — Хорошо, что ты
заметила эту дыру.
— Сникер-рс! Съел — и пор-рядок! — совершенно не к
месту завопил Кеша.
— Кеша, средневековая архитектура плохо действует на
твои умственные способности!
— Лекар-рство… вимпоцетин! — парировал
оскорбленный попугай.
Осторожно обойдя колодец, дамы продолжили свое опасное
путешествие. Коридор начал полого спускаться, затем спуск стал круче и
постепенно превратился в достаточно крутую каменную лестницу. Надежда шла
впереди, внимательно осматривая каждую ступеньку, Алка тащилась сзади, похрустывая
сухарями.
— Опять лестница!
— Алка, не останавливайся! Спускаться — не подниматься.
Мы же были наверху, на галерее, значит, должны идти вниз.
Лестница закончилась, и дамы оказались в небольшой
квадратной комнате без окон и дверей. Дальше идти было некуда.
— А теперь что? — с интересом осведомилась Алка.
Надежда рассердилась и хотела было ответить, что она не Иван
Сусанин и понятия не имеет, куда они зашли, как вдруг позади них и несколько
вверху, то есть там, откуда они спустились, раздался звук, удивительно
напоминающий звук закрывшейся двери. Надежда оттолкнула Алку и буквально
взлетела по крутой каменной лестнице. Звук не обманул: там, откуда они
спустились, там, где начиналась лестница и где следовало быть темному сырому
коридору, была плотно закрытая, обитая железом дубовая дверь. Две немолодые
авантюристки и говорящая птица были надежно заперты в плохо проветриваемом
сыром подземелье.
Осознав этот факт, Надежда медленно спустилась вниз,
осветила темную тесную камеру со своей старой подругой посредине и спросила
безнадежным голосом:
— Алка, ты сухари еще не все успела сожрать?
— А что? — спросила Алка с набитым ртом.
— А то, что эти сухари — наша последняя пища в этой
жизни. Нас заперли, выхода я не наблюдаю. Батареек в фонарике хватит часа на
два… ну если экономить, то подольше. Сухарей… при твоем аппетите… Есть еще,
конечно, Кеша… — закончила она задумчиво.
— Па-а-прошу! — возмущенно завопил-попугай. —
Р-руки вверх!
— Да ладно тебе, я пошутила.
— Ты еще можешь шутить в такой критической ситуации?!
— Чувство юмора — это наше последнее оружие. Мы не
должны терять его ни при каких обстоятельствах.
— Ну и чем оно тебе сейчас поможет, твое хваленое
чувство юмора? Дверь откроет? Стену сломает? Накормит наконец?
— Ладно тебе, все про еду да про еду.
Мы же обедали совсем недавно.
— Да как мы там обедали… хозяин со своими саванами и
привидениями так голову заморочил, что я к еде почти не притронулась. Если бы
знала, что это последний мой обед… — Аллины глаза наполнились слезами,
казалось, еще минута — и она зарыдает.
Положение спас Кеша, истошно завопив:
— Что попало я не ем! Мой любимый р-рис Ангстр-рем!
— Да, Кеша… — задумчиво проговорила
Надежда. — Нет здесь твоего любимого риса. Придется есть что попало.
Надежда начала тщательно обследовать стены каземата, освещая
их фонариком сантиметр за сантиметром. Алла постанывала и давала
неквалифицированные советы. Кеша уныло сидел в своей тесной походной клетке и
чистил перья.
— Надь, а Надь! Давай Кешу из клетки выпустим, пусть
хоть по этой… камере полетает, а то совсем птица зачахнет без движения.
— Не успеет, — машинально ответила Надежда, —
а впрочем, выпусти. Куда он отсюда денется…
Алла выпустила попугая и продолжила наблюдать за Надеждиными
исследованиями.
— А что ты ищешь-то? — не выдержала она наконец.
— Да сама не знаю… В средневековых замках всегда
полагается искать какие-нибудь потайные двери, раздвижные стены, тайники…
— Мы с тобой поискали уже. И вот к чему это привело…
— Ну что же, теперь сидеть сложа руки и ждать, пока нас
Кеша спасет?
— А где, кстати, Кеша?
Надежда посветила фонариком во все углы камеры. Попугая
нигде не было видно.
Алла была на грани истерики.
— Ну вот, теперь еще и Кеша пропал… а ты говорила, что
он никуда не денется… Как же я без него буду жить!
— Да погоди ты! Раз он куда-то исчез, значит, здесь
есть какой-то выход.
— Да, сравнила! Это для Кеши, может быть, — выход,
а для меня?!
— Ты, чем причитать, лучше позови его. Авось
откликнется.
— Кеша, Кешенька, птичка моя золотая, где же ты?
И тут в темноте у нее над головой прозвучал задушевно
воркующий Кешин голос:
— Дир-рол — надежная защита от карриеса с утр-ра до
вечер-ра! — И Кеша, широко распахнув крылья, мягко спланировал на широкое
Аллино плечо.
— Кеша, Кешенька, золотко, слава Богу, ты
вернулся! — Счастью Аллы не было границ. Казалось, она забыла, что заживо
погребена в подземелье средневекового замка без надежды на приличный обед.
Надежда смотрела на Кешу взглядом сурового следователя.
— Иннокентий, немедленно признавайся, где ты был!
— Рамамба хара мамба ру! — ответил попугай
абсолютно правдиво.
— Вот и понимай его как хочешь…
— Не мучай птицу, — вступилась Алка, — он
только что перенес такой стресс…
— Какой еще стресс?
— Разлуку с любимой хозяйкой!
— Если мы не поймем, куда он исчезал, мы все трое скоро
перенесем гораздо больший стресс.
— Что ты от него хочешь, ведь он же все-таки не
человек.
— Иногда ты об этом забываешь!
Попугаю надоела их перепалка. Он раскрыл свои мощные крылья
и, съездив попутно Алке по уху, плавно поднялся под потолок. Надежда поспешно
направила ему вслед луч фонаря, но птицы нигде не было. Кеши опять и след
простыл!
— С этим попугаем я когда-нибудь с ума сойду!
Надежда продолжала водить фонарем по потолку, и вдруг на
стыке потолка и стены блеснули живые хитрые глаза. Кеша весело посматривал на
Надежду, явно ее поддразнивая. Потолок был низким, но не настолько, чтобы
Надежда могла дотянуться до верха стены руками. Оглядевшись, она подставила
Кешину клетку и, несмотря на бурный Алкин протест, осторожно на нее встала.
Клетка, как ни странно, выдержала.
«Может быть, я еще ничего себе? — подумала
Надежда. — И на диету садиться не обязательно».
Правда, рядом с Алкой она всегда ощущала себя чересчур
стройной, именно поэтому ее муж Сан Саныч не очень приветствовал их с Алкой
частые встречи, он говорил, что в результате общения с Алкой у Надежды
развивается мания величия, в смысле фигуры, конечно.
