— Спасибо, капитан, — сказал Турецкий. — Желаю удачи.
Он положил трубку.
Дальнейшее изучение списков не принесло ничего нового. Все упомянутые в нем люди имели отношение к ступинским событиям, в том смысле, что обладали информацией. Но на первый взгляд никто из них никуда не отлучался по необъяснимым причинам и, следовательно, не должен был ничего никому сообщить. Турецкий закрыл папку с чувством человека, выполнившего свой долг. И все же беспокойство его не покидало. Он принялся просчитывать разные варианты и вдруг обратил внимание на то, что в списке не упомянут Гончар Андрей Алексеевич, заместитель Грязнова. Если он и намечался для изучения, то, скорее всего, Грязнов его вычеркнул, ибо любое подозрение относительно Гончара бросает тень на самого начальника МУРа. В этом смысле Грязнов поступил правильно. Само собой пришло на ум, что до семи часов они были вместе. Это Турецкий и сам мог бы подтвердить. В десять часов вечера они вместе с Грязновым выходили из МУРа. Если Андрей Алексеевич последние часы находился в своем кабинете, вопросы, как говорится, излишни. И все же, повинуясь привычке отрабатывать все мыслимые версии, Турецкий решил позвонить Зое — секретарше Гончара.
Она не могла быть не рада его звонку, так как у них с Турецким уже полгода продолжалось нечто вроде платонического флирта. Турецкий знал, что это никогда не перейдет в настоящий флирт. Но Зоя, очевидно, надеялась, потому что женщина по природе своей умнее и практичнее любого мужика. И пустословие его принимает только тогда, когда видит цель.
Он набрал телефон Гончара, нарочно не прямой. Зоя откликнулась тонким мелодичным голосом:
— Ой, Саша! Как я рада.
Рассыпавшись в комплиментах, Турецкий спросил ее про жизнь и про любовь.
Она упрекнула его в том, что он редко звонит.
— А я звонил вчера, — сказал Турецкий наугад. — Часов в девять. И никто не ответил.
— Андрей Алексеевич уезжал вчера с восьми до половины десятого. А я, очевидно, вышла куда-нибудь. Как жаль! Но сейчас он у себя. Вас соединить?
— Ни в коем случае! — схитрил Турецкий. — Я же вам вчера звонил. У меня были дела в МУРе, и я хотел повидать вас. Но может быть, завтра? Во второй половине дня. Как?
— Только обязательно позвоните, — мелодично ответила Зоя.
Положив трубку, Турецкий забарабанил пальцами по столу. «Не факт, что Гончар уезжал, чтобы сообщить „банковским“, где скрывается беглый киллер. Не факт! Потому что само по себе это невероятно. Однако и отмахиваться от этого нельзя. Надо искать объяснение. А главное, нельзя сразу сообщать Грязнову, он взорвется и подумает, что я намеренно подкапываюсь под Гончара. А ему он безгранично верит. Вот в чем штука!»
Однако не поехать к Грязнову он не мог. Вячеслав Иванович был занят, слушал сообщения оперов по делу об убийстве на Москве-реке. Увидев Турецкого, он кивнул, как бы приглашая поучаствовать в обсуждении. Дело было громкое. О нем уже написали газеты. Внучок-наркоман заколол свою бабку, которая его вырастила, и сбросил труп в реку. Убийство было совершено с особой жестокостью. Естественно, внучок плакал и клялся, что это сделали другие. Но теперь против него были найдены неопровержимые улики.
Когда совещание закончилось, Грязнов еще долго не мог забыть об услышанном.
— Вот так растишь, растишь детишек, — задумчиво произнес он. — А получаются, как говаривал незабвенный Аркадий Райкин, кто?.. Вот то-то и оно.
— Слава, ты сегодня на все смотришь мрачно, — заметил Турецкий. — Есть разные детишки.
— Я понимаю, — согласился Грязнов. — Интересно, а ты ко мне пришел с хорошими сообщениями?
Турецкий утвердительно кивнул:
— Да. Все твои работники вне подозрений.
— Как будто я сомневался… — буркнул Грязнов.
Закурив и затянувшись с удовольствием, Турецкий бросил как бы невзначай:
— А почему ты, хотя бы для формы, не вставил в список фамилию Гончара?
Грязнов глянул исподлобья:
— Если подозреваешь Андрея Алексеевича, подозревай и меня.
Сбросив пепел с сигареты, Турецкий пожал плечами:
— Я никого не подозреваю. Просто спросил, почему?
Грязнов набычился, хотя тон речи был спокойным и ровным.
— Если между вами пробежала черная кошка, я не обязан вас мирить. Это, так сказать, факт вашей биографии. Гончара надо знать. А я знаю его давно. Он, брат, не всегда был такой пузатый колобок. Это ты у нас строен, как Давид. Наверное, твоя Ирина знает какое-то средство. Но и Андрей Алексеевич когда-то был стройным юношей с орлиным взором. И женщины у него были красивейшие. Лет пятнадцать назад его внедрили в одну рязанскую банду. И там он действовал успешно. А выдал один «крот», бежавший из колонии. Он усек Андрея в составе оперативно-следственной группы, еще раньше. Всего не предусмотришь. Бандиты схватили его и собирались распять в подземелье. Мы едва спасли. Я в этом участвовал. Если бы не одна его запутанная история с женщиной, он бы сидел на моем месте. А я был бы у него заместителем.
Грязнов помолчал.
— Так что, брат, у Андрея героическое прошлое. И такой человек не может перемениться.
— Ну, Слава, ты меня прости! — Турецкий даже вскинул руки вверх от возмущения. — Это из какой-то старой школьной программы. История нашего государства, даже в самом недалеком прошлом, показала столько перевертышей, что пора уже перестать удивляться и благоговеть перед собственными выдумками. Сперва создаем себе кумира, затем начинаем причитать: ах! ах! Как же так?
— Ты просто плохо относишься к Гончару. Причем, повторяю, незаслуженно! — повысил голос Грязнов. — А я не собираюсь отказываться от друзей и забывать их прошлое. Заслуженное, скажем так.
— Я не плохо отношусь, — Турецкий сбавил тон, понял, что Вячеслава не переубедить. — Просто возникает сразу симпатия к человеку. Доверие! Или, наоборот, антипатия. Я не знаю, как объяснить. Флюиды, наверное.
— Вот! Вот! И разберись со своими флюидами. Кстати и насчет Виткевича. Уж заодно. Тоже разберись! По моему поручению выяснили, что банк «Эрмитаж» держится прочно. Это опять к вопросу о флюидах. И твои опасения напрасны.
— Странно, что никто не помнит об огромном невозвращенном кредите.
— Да кто тебе сказал?
— Женщина. Даже больше скажу — бывшая жена председателя правления банка.
— А, ну тогда понятно.
Глава 25 Старые счеты
Объездив с молодой женой Италию, Францию, Испанию, остановившись проездом в Лондоне, председатель правления банка «Эрмитаж» Владимир Ильич Виткевич посчитал, что Европа им и достаточно изучена, и к тому же разорительна весьма.
Причем эти путешествия вовсе не сблизили его с женой Эльвирой. Даже наоборот. Раньше платные девочки постоянно им восхищались, Эльвира же была вечно недовольна. И к тому же завистлива. У других жен, ей казалось, и драгоценности были крупнее, и гостиничные номера получше, и машины подороже. В любовных развлечениях она была ненасытна, и Владимир Ильич часто терялся. Эльвира и тут первенствовала. Начав развлекаться с мальчиками в тринадцать лет, она приобрела к двадцати огромный опыт, которому бедный Виткевич далеко не всегда соответствовал. После скоропалительной женитьбы постепенно у них выработался прочный стереотип отношений: безапелляционные суждения Эльвиры по любому вопросу — от колготок до большой политики — и полная подчиненность ей во всем Владимира Ильича.
