– А если мы не хотим ехать в прокуратуру? Надеюсь, вы не станете возражать, что в сложившейся ситуации это небезопасно. Ни Соловьев, ни Лещинский, ни даже Друбич пока что не арестованы.
– Не хотите ехать – не надо. Пишите здесь. Рабочий день еще не начался, я могу полчасика подождать, особенно если кофе наконец принесут.
А кофе как раз и подали. Но, сделав первый глоток, Турецкий поперхнулся. Кофе, конечно, был горячим, однако причина крылась в другом: он вспомнил, что рассказывал Николай Иванович сутки назад в пивной на автостанции, и понял, куда Друбич дел пистолет.
Турецкий вскочил и, с удовольствием наблюдая за лицом официантки, вылил кофе на крокодила.
– Все изменилось! Ждите меня где хотите, но вдвоем. Я перезвоню, Ксения Александровна, на ваш мобильный. Мне нужно ехать! Срочно!
Он не успел договорить, когда ожил его собственный мобильный.
– Александр Борисович, это опять я, Лия. Поговорите с Андреем Викторовичем, передаю ему трубку…
– Лия! Какого черта?! Убирайтесь оттуда немедленно!!! – закричал Турецкий на все кафе, но у телефона был уже Друбич:
– Доброе утро, Александр Борисович. Лия убраться не может, я вынужден ее на некоторое время задержать. Приезжайте, один разумеется, и у нас будет предмет для обсуждения. Только без всяких штучек, пожалуйста. Вы человек очень умный, но, к сожалению, склонны к дешевым фокусам. В данном случае советую про них забыть, потому что в противном случае вы не только не увидите Лию Георгиевну живой, но и никогда не получите нужных вам сведений. Вы даете мне слово, что приедете один и мы поговорим, как цивилизованные люди.
– Да.
– Жду.
– Что на этот раз, – поинтересовалась Лемехова.
– Все опять изменилось. Мне нужно бежать срочно. Но вас это не касается. Делайте все, как я сказал.
Турецкий был на месте через шесть с половиной минут. И все равно опоздал. Из подъезда вынесли двое носилок, на первых лежал Друбич с пробитым виском, из которого сочилась кровь, но с головой он накрыт не был, – значит, во всяком случае, жив.
Следователь – Турецкий видел его в прокуратуре и в свите облпрокурора на месте гибели Дмитрия Голика – попытался преградить ему дорогу, но «важняк» оттолкнул его с такой силой, что тот отлетел метра на два, в канаву.
– Что с ним? – спросил он у врача «скорой».
– Ушиб, может, легкое сотрясение. Ничего страшного, к вечеру оклемается.
– А с ней?! – Он кивнул на вторые носилки, на которых лежала Лия с залитым кровью лицом.
– Рассечена бровь, возможно, сломан нос. Тоже ничего страшного, даже горбинки не останется. Или наоборот, лучше сделать маленькую, как вы считаете?
Следом за носилками четверо оперативников вывели из подъезда Яковлева, тоже раненного. Рукав его куртки набух кровью, и красная дорожка тянулась за ним по ступенькам.
– Отпустить! – скомандовал Турецкий, он предъявил удостоверение и для убедительности приврал: – Следствие возглавляю я! С этой минуты вы поступаете в мое распоряжение и выполняете только мои приказы. Официальное уведомление получите сегодня до конца рабочего дня, но если кто-нибудь начиная с настоящего момента что-то сделает вопреки моим указаниям, пойдет под суд! Всем понятно?! Двое – сопровождать гражданина Друбича в больницу, никого к нему не подпускать, кроме медперсонала, включая работников следственных органов, даже если у них будут документы, оформленные по всем правилам, но не подписанные мной. Его самого также никуда не выпускать: он задержан.
Турецкий крепко взял Яковлева за здоровый локоть и отвел в сторону:
– Николай Иванович, что вы тут делали?! Какого дьявола?! Вы Друбича водили?!
– Ну не отдыхать же мне, пока вы с экспертизой возитесь! – ответил Яковлев и неприязненно выдернул руку.
– А это кто? – Санитары потащили еще носилки, на этот раз плотно закрытые. – Что тут произошло?
– Боевик от Сома. Пришел подполковника кончать. Не успел.
Эпилог
– Может, прекратишь спать на работе?
– А?
– Спать на работе прекрати, – укоризненно покачал головой Константин Дмитриевич, доставая из незакрытого сейфа традиционные две трети коньяка.
– Опять акклиматизация, – сладко зевнул Турецкий. – В Златогорске, между прочим, уже десять вечера.
Он покосился на початый «Юбилейный», с нежностью вспомнил армянский «Ани», так и не выпитый в Сибири, подаренный Лией (даже дарственную надпись на этикетке сделал: «От старого воина, мудрого воина»), поднял свою рюмку и произнес традиционный тост:
– За успешное окончание очередного безнадежного предприятия.
– Вот когда нам швейцарцы Соловьева выдадут, тогда будет успешное, а пока просто завершение, – поправил Меркулов.
О том, что, почуяв неладное, Соловьев с китайско-норвежско-российской встречи, не заезжая в Златогорск, рванул в Швейцарию, Турецкий знал, но его это мало заботило:
– Не выдадут швейцарцы, свои его прямо там же, в Швейцарии, кончат. Думаешь, сильно «новым златогорским» понравилось, что Соловьев знал о том, что зараженные грунтовые воды в Зеленые Холмы выходят, и молчал в тряпочку, травил своих же корешей? Они ему этого не простят, и возмездие, будь уверен, его, так или иначе, настигнет. Зато Друбич у нас. Сидит, колется, только успевай протоколировать. Иногда, правда, напоминает, что я ему безопасность гарантировал, но так, скорей для проформы, вернее, хоть для частичного сохранения собственного достоинства. Сам понимаешь, так в одночасье с олимпа рухнуть, пусть и с относительного, но все же олимпа. Однако киллер Сома его настолько напугал, что ему уже не до олимпов стало. Кстати, забавная подробность: Яковлев, который Николай Иванович, в свое время как раз из-за Сома брата потерял, а теперь вот племянника фактически благодаря сомовскому киллеру из тюрьмы вытащил…
– Ну ты не прибедняйся тоже, – хмыкнул Константин Дмитриевич. – А кто фокус с пистолетом раскусил, кто всю схему с могильником просчитал? На лишнюю похвалу напрашиваешься?
– Да, с пистолетом Друбич, конечно, гений, это ж надо было додуматься Карамзина орудием убийства наградить, а себе наградной ТТ оставить? Нет, и я, конечно, гений, не без этого… Но что меня больше всего поражает, как Друбич – ну ведь он же никто, по большому счету, – так закрутил, что все, буквально все, делали, что он хотел! А потом, смотри, чуть-чуть, едва-едва только обстановка меняется – у него уже готов «наш ответ Чемберлену». Соловьев к нему слегка охладел, Яковлев в колонии зашевелился, – нате вам, слухи расползлись как по команде. Только я круг заказчиков тройкой Соловьев – Бутыгин – Шангин ограничил – тут же немедленно каждому веский мотив нашелся… Кого-то он пугал, как Соловьева с Лемеховой, кому-то золотые горы сулил, с кем-то просто походя беседовал – к каждому подход нашел. Осипову вообще просто намекнул, что я урод и, может быть, заметь, может быть, стану подтасовывать улики, чтобы выгородить Яковлева и тем самым утопить кого-то другого, нужного Москве. И честный, твердолобый вояка тут же кинулся мне лапшу на уши вешать, вроде как бы искупая вину за своего нерадивого бывшего подчиненного. А Жмаков! Это ведь его люди меня водили все время. Жмакова, естественно, Соловьев накачал, но перед тем самого Соловьева-то – Друбич. А первое следствие? Ведь все фактически на его имидже честного человека держалось. Помнишь, как у Конан Дойля, идеальный свидетель, респектабельный джентльмен, несущий даже совершеннейшую ахинею, все равно вызывает патологическое доверие. Как Лия от него балдела: та-а-акой мужчина и при этом кристальной души человек! Только с Голиком у него не сложилось…
