Турецкий достал блокнот, в котором набрасывал вопросы к полпреду, и задал тот единственный и главный, что созрел вообще-то еще в Москве, в разговоре с Меркуловым:
– А кому вообще выгодно подогревать эти слухи?
Полпред в задумчивости потер мочку правого уха:
– Видите ли, тут возможны варианты самого различного масштаба. Не секрет же, что и в Совете Федерации, и в Думе, и даже в администрации президента многие недовольны самим фактом существования федеральных округов и соответственно полпредов, округа величают сатрапиями, губернаторы считают, что полпреды ограничивают самостоятельность регионов, кто-то даже полагает, что это шаг к расколу России на семь частей. Неудовольствие вызывают и сами полпреды: мол, случайные личности – только тем и знамениты, что лояльностью по отношению к президенту. Возможно, хоть мне и не очень в это верится, что компрометация Вершинина – это как бы прелюдия к восстанию губернаторов против данной системы, федеральные округа необходимо конституциировать, а это возможно только через конституционные изменения, которые тот же Совет Федерации, подконтрольный губернаторам, еще должен принять…
Турецкий слегка опух от всей этой политкатавасии еще в исполнении Дмитрия Голика, а теперь и Шангин туда же. С точки зрения владения ситуацией они находятся на разных полюсах, но тот был откровенен, а этот, в силу высоко-вельможного статуса, как раз наоборот – воспарил в высокие сферы, где уж тут угнаться за полетом государственной мысли. Результат же один: общие фразы, а конкретной зацепки, от которой можно начинать плясать как от печки – фиг вам, господин «важняк». Местные придворные нюансы постигайте собственным умом, пыжьтесь, хоть лопните!
– Давайте не будем все так глобализировать, – сказал Турецкий с нажимом, как будто разговаривал с равным по званию или даже с подчиненным. – В конце концов, убит был Вершинин здесь и слухи, судя по всему, тоже пошли отсюда. Вы могли бы рассказать, чем он занимался, скажем, в последние месяца два-три до гибели, хотя бы перечислить основные конфликтные ситуации, на которые он был завязан?
– Может, вы и правы, даже наверняка правы, – легко согласился Шангин. – Я вообще полагал, что начинать стоило бы с нового расследования убийства Вершинина. Но если хотите двигаться с двух сторон, так сказать сверху и снизу, действуйте. Собственно, Вершинин немногое успел. И вас, конечно, интересует не бумажная возня, а конфликты с реальными деньгами, сферами влияния и прочие громкие дела. В принципе громкий конфликт был один: неразбериха на одном из бюджетообразующих предприятий края – медеплавильном комбинате. Год назад там сложилась буквально патовая ситуация, фактически парализовавшая работу комбината, и на местном уровне ее уже было невозможно разрешить. Вершинин вмешался, и, насколько мне известно, на сегодня конфликт исчерпан. Предприятие работает, деньги в бюджет поступают исправно. Но как я понимаю, вы обязательно захотите на комбинате побывать, поэтому я уже договорился с председателем совета директоров Бутыгиным Эдуардом Сидоровичем, он вас просветит более подробно.
Шангин недвусмысленно посмотрел на часы. Вместо запланированных десяти минут они беседовали уже почти полчаса, и Турецкий, коротко поблагодарив, поспешил откланяться.
По крайней мере незаносчив, простил Турецкий полпреда за скрытность. Естественно, от этого разговора он многого и не ждал. Рассчитывал получить поддержку? По крайней мере, заверения в том, что поддержка будет, получил. А что полпред не предоставил список товарищей, которые Вершинину по тем или иным причинам не нравились, это нормально. Шангину с ними со всеми еще работать. И работа у полпредов, насколько понимал Турецкий, – сплошная подковерная дипломатия с реверансами да экивоками.
Что характерно, отправил он его первым делом не к губернатору, а к своему человеку – Бутыгину.
Бутыгина Турецкому пришлось разыскивать по всему заводу. Как в старые добрые времена, когда о мобильных телефонах и всяких там пейджерах и слыхом не слыхивали. «Важняку» выделили электрокар с водителем, который лихо, с ветерком покатал его по территории (на удивление ухоженной, без мусорных куч, полуразвалившихся строений и прочих привычных атрибутов «нашего» предприятия). Эдуард Сидорович решал какие-то вопросы в плавильном цеху. Впечатляющее было зрелище: дым, искры, потные мускулистые мужики в респираторах с какими-то железяками в руках, грохот и скрежет; и посреди всего этого бедлама маленькая аккуратная стеклянная будочка – кабинет начальника цеха, в котором, отчаянно жестикулируя, орут друг на друга два толстяка лет пятидесяти в костюмах, при галстуках, совершенно в одинаковых касках с очками. Правда, за спиной одного толстяка растянувшаяся по витой металлической лестнице свита из двух десятков человек, больше напоминающая правительственную комиссию, нежели руководителей производства. С их костюмами для приемов каски сочетались не лучше, чем хоккейный шлем.
Разнос завершился, свита вжалась в перила, пропуская босса, он сам увидел Турецкого, сам его окликнул и предложил пойти поговорить в более тихое место. Но электрокар убыл в неизвестном направлении и до заводоуправления директор предложил пройтись пешком. Остальные двигались следом на почтительном удалении.
– Не понимаю я, зачем снова старое ворошить, – раскатисто сетовал он по дороге. – Ну погиб человек. Глупо погиб, согласен. Но в жизни всякое бывает. Или не могут в Москве смириться, думают, раз человек такой пост занимал, то и погибнуть должен был красиво? Большому кораблю – большая торпеда?
Вопросы были в общем-то риторическими. «Важняк» с объяснениями не торопился, молча кивал, еле поспевая за размашисто шагающим директором.
– Сложный был человек, гордый, угрюмый даже, дистанцию всегда очень четко держал. А так и надо! На панибратстве далеко не уедешь – одного приблизишь, другой не так поймет, тут же интриги, склоки, борьба за место под солнцем. А солнце должно быть высоко, чтобы ото всех на равном удалении. И чтобы с высоты своей видеть все проблемы отстраненно. Вы вот тут походили, посмотрели, работаем же? Цветники, лавочки по территории, люди довольны: и работа, и зарплата, и новые рабочие места, а год назад комбинат чуть с молотка не пошел, уже процедуру банкротства готовили. Правительство требует: деньги в бюджет давай, рентабельность повышай, вводи новые мощности; имеет право – у государства треть акций, какое-никакое финансирование. Соловьев свою линию гнет, тоже право имеет: и у него почти треть акций. Швейцарские инвесторы требуют реконструкцию: деньги дали, а новых мощностей нет. А какая может быть реконструкция?! Рабочие без зарплаты, половина штата вообще в неоплачиваемом отпуске. Короче говоря, все разваливается – вроде и работаем, но столько ртов вокруг надо накормить. Каждый на себя одеяло тащит, и не по-тихому, через арбитраж. Суд у нас сами знаете какой, судебные решения друг другу противоречат, и заводоуправление ОМОН штурмовал, и рабочие пикеты голодающих выставляли – война натуральная…
– И вот тут приехал барин, барин вас рассудил.
– Как хотите называйте, – кивнул Бутыгин. – Собственно, загвоздка вся была в том, чтобы взять под жесткий контроль отпуск готовой продукции, чтобы мы могли сдавать все одной конкретной структуре, гарантированно зная, что деньги будут тут же перечислены. Вершинин и предложил такую структуру создать, причем реально независимую, не ангажированную ни губернатором, ни правительством, ни швейцарцами. А дабы пресечь в зародыше всякое давление на созданную компанию, Вершинин поручил Друбичу Андрею Викторовичу – чуть ли не единственному человеку, пользовавшемуся его полным доверием, – грубо говоря, надзирать за ее деятельностью. И как видите, все у нас получилось, все довольны, даже Соловьев успокоился.
