Она переоделась в свое высохшее и старательно выглаженное одеяние, расчесала подсохшие волосы – ни о какой прическе уже и думать не приходилось – и отправилась к машине.
На обратной дороге вздремнула и очнулась лишь тогда, когда машина въезжала в ворота усадьбы.
Как она и предположила, до завершения вечера было еще далеко. Хозяин, несомненно, рассчитывал на ее благодарность, о чем не преминул заявить, когда они поднимались по лестнице. Гоги, пыхтя, шел сзади…
Элина, произведенная родителями на свет, как она была уверена, ради страстной и, естественно, нескончаемой любви, очень страдала оттого, что ей приходилось довольствоваться тем, что послал Бог и редкий удачный случай. Фимка не был убежденным поклонником секса вообще, а потому нечасто и лишь благодаря настойчивым стараниям супруги исполнял свои мужские обязанности. Ну, Танькиному Ванюшке однажды перепало от нее, как говорится, по-доброму, по-родственному, но сестрица, видать, что-то усекла и надула губы, хотя Элина была абсолютно уверена, что тайна – ею и осталась. Игорь вот еще… Но это совсем другое дело, это как в детстве, когда тайком от матери слопаешь сразу две порции мороженого. Да, Игорьку, конечно, удавалось исторгнуть вопль из ее души, заставить забыться в полнейшем кайфе, но ведь он – не постоянный вариант. А она прямо-таки изнывала порой от жгучего желания, боясь и избегая при этом любых случайных связей. Которых, кстати говоря, у нее могло быть сколько той же душе угодно: уж что-что, а к липким мужским взглядам она давно привыкла и старалась не замечать их, как отмахиваются в жару от надоедливых мух. Все эти СПИДы и прочие страсти-мордасти пугали до смерти эту наивную, в общем, женщину. И потому она просто вынуждена была вести ненавистную ей целомудренную жизнь с мужем.
И вот теперь, обиженная на Олега, поступившего с нею – чего скрывать! – как с обыкновенной уличной шлюхой, она решила устроить и ему маленькую месть. Ту, на какую способна женщина при виде сильно желающего ее мужчины.
Когда он явился к ней и скинул халат, она даже подумала было отложить месть до следующего раза, но воспоминание о непристойном купании вернуло ей решительность. Тебе надо? Пожалуйста. Но я и ногой не шевельну, чтобы продлить твое удовольствие. Сам, все, пожалуйста, сам. Ах не тот кайф? Устал? Сердце колотится? Это, извини, уже твои дела…
Олег скоро покинул ее, и нельзя было сказать с уверенностью, что он остался доволен приобретенной забавой. А Элина всячески сдерживала себя, хватая за горло подкатывающую страсть и не давая себе возможности хотя бы на миг забыться и расслабиться по-настоящему. Она играла, сколько могла, и в конце концов переиграла.
Это она поняла, когда недовольный Олег покинул, как он сказал на прощание, «ледяную телку». Она даже улыбнуться не успела своей победе, потому что из той двери, в которую ушел Олег, появился Гоги – в таком же, как у хозяина, халате. Он сбросил его с себя посреди комнаты, и она с неподдельным страхом увидела огромную волосатую тушу, которая надвигалась на нее…
Гоги оставил ее измочаленную в буквальном смысле, когда уже рассвело. Уходя, сказал, что совсем не понял, почему хозяину она так не понравилась. И уже в дверях добавил, что сегодня у нее похороны. Надо подготовиться. И это стало поистине идиотским, чудовищным завершающим аккордом…
Незнакомые люди в черных костюмах и длиннополых пальто привезли ее в большом черном джипе «мерседесе» куда-то в район Пироговской улицы, немного поколесили и въехали под арку во двор.
На Элине было новое черное платье, которое ей принесла утром неразговорчивая и какая-то мрачная Зоя, вчерашняя соболья накидка и широкополая черная шляпа с густой вуалью, через которую лица людей казались зыбкими.
Один из черных людей с бритым затылком, приплюснутым носом и толстым золотым браслетом на правой руке забрал у нее сумочку, где были документы, и ушел. Она сидела на стуле возле выложенного темным гранитом постамента, на который вскоре должны были поставить гроб с ее мужем. Неожиданно эта простая мысль вызвала у нее целый поток слез. Но это обстоятельство никого ровным счетом не интересовало. Она сидела совершенно одна и ревела, стараясь при этом хоть не всхлипывать.
Наконец четверо черных внесли нечто большое и лакированное, совсем не напоминающее гроб. Подобное Элина видела лишь в кино про заграничную жизнь. Правда, и у нас тоже выдающихся людей стали в последнее время хоронить вот в таких же, наверное очень дорогих, фирменных изделиях. Их и язык-то не поворачивается назвать простым словом «гроб».
Чья– то рука сунула Элине букет белых роз. Заиграла тихая музыка. Кто-то подставил ладонь под локоть и помог встать и подойти к гробу, часть крышки которого, у головы покойного, была приоткрыта. Но Элина не увидела лица -было что-то румяно-желтое, словно накрашенное. Она и вуаль свою не стала поднимать. Молча склонила голову, постояла так, ни о чем не думая, потому что голова ее была абсолютно пуста, казалось даже, что все это происходит не с нею, а она просто наблюдает со стороны, причем безо всякого интереса. Элина прикоснулась ладонью к полированному дереву, положила розы в то место, где, по идее, должна была находиться грудь покойника, и отвернулась.
Музыка стала громче, женский голос из-за гроба произнес фамилию Силина, после чего этот блестящий образец современного дизайна уплыл в темноту.
Элину вывели во двор к джипу.
Все. Ритуал завершился. Парень с золотым браслетом на правой руке вернул ей сумочку и сказал, что на квитанции написано, когда и куда нужно подъехать потом за урной с прахом. И добавил без всякого выражения:
– Если появится желание.
И вот эта фраза, отчетливо поняла вдруг Элина, поставила точку над всей ее прошлой жизнью.
Но ведь и новая не началась! Или она сама в этом виновата? Но тогда, может быть, ее отпустят? Может, она больше не нужна никому?
Не очень вежливый, но решительный жест черного парня показал ей, что все не так. Он помог ей подняться в машину, сел рядом, захлопнул дверь и сказал водителю:
– Обратно.
Минут сорок спустя машина снова въезжала в широкие железные ворота усадьбы в Успенском.
Зоя открыла ей дверь, впустила в вестибюль и тут же ушла, не сказав ни слова. Элина вошла и увидела на верхней ступеньке лестницы медленно спускающегося к ней Олега. Он был в безукоризненном черном костюме и ослепительно-белой сорочке.
Она стояла у подножия широкой лестницы. Олег спустился, взял ее за руку. Спросил:
– Все закончилось благополучно?
Она кивнула, не поднимая вуали.
– Я так понял, что был вчера крепко наказан? – спросил тихо, без эмоций.
– Это я была страшно наказана… – прошептала она.
– Ну-ну, не будем, – второй рукой он погладил ее ладонь. И резко крикнул: – Зоя! В чем дело? – И когда та появилась, сердито приказал: – Помоги раздеться, проводи, и – к столу! – И уже одной Элине добавил: – Надо же хоть помянуть… по-христиански…
