Слова говорились, текли, сливались в бесконечный нудный поток, останавливать который у Грязнова не было ни малейшего желания. Как, впрочем, и общаться дальше с его источником. В принципе-то этот Шацкий был, конечно, по-своему прав. Как ведутся расследования подобного рода, не Грязнову рассказывать. И если пострадавший не имеет желания дальше обострять отношения со своими недоброжелателями, это его личное право.
Но, с другой стороны, отчетливо проявляемое нежелание пострадавшего контактировать с правоохранительными органами указывало также и на то обстоятельство, что дело его, мягко выражаясь, не совсем чисто. А скорее даже очень нечисто. Если судить по тому, что налетчики совершенно не церемонились.
Однако дело тут не только в нем. В конце концов конкуренты забрали у него нужные им бумаги, даже набили рожу – каждый выбирает по себе, как поется в популярной песне. Но ведь при этом могут пострадать совершенно невинные, посторонние люди! Татьяну Грязнов почему-то очень хотел считать посторонней этому сморчку, которого он отродясь не видел – и слава богу! Один разговор с ним чего стоил! Тут, кстати, тоже просматривались два варианта. Либо этот Шацкий – полный дурак, не понимающий, в какую историю ввязался, либо у него у самого рыльце в хорошем пушку. Вероятнее – второе. По старинной пословице: вор у вора дубинку украл. Хотя говорят, что правильнее – котомку. Нет, здесь именно дубинка, с которой наш вор выходил на большую дорогу проезжих купцов грабить. И если наложить пословицу на данную конкретную ситуацию, вот тебе и решение: бандиты искали нечто совершенно определенное, что представляет для них предмет опасности. И Шацкий точно знает, что они искали, а вот говорить не желает. Ибо сей предмет, или документ с убийственной силой, или черт в ступе может представлять опасность и для него самого. Но, видимо, «предмет» все-таки не украден, поскольку демонстрируемое Шацким упрямство пока оказывается сильнее страха.
Может быть, он рассчитывает, что все еще обойдется? Нет, тут он совершает ошибку: бандиты на полпути не останавливаются. Объяснять такие элементарные вещи Грязнов ему не собирался. Он просто невежливо прервал льющийся поток слишком юридически складной речи и довольно грубо сказал:
– Словом, как хотите. Но учтите: завтра может оказаться уже поздно. – После чего спокойно положил трубку.
На вопросительный взгляд Татьяны пожал плечами, хмыкнул:
– А черт его знает! Чую – дрожит от страха, а все нудит, нудит. И как ты с ним жила?…
Это «ты» вырвалось само собой. Да и про их совместную жизнь Грязнов помянул как-то походя, словно о давно прошедшем. Не укрылась от Татьяны и доверительная его интонация. Она впервые за весь вечер улыбнулась, несколько растерянно развела руками и заметила – тоже как о прошлом:
– Так получилось…
– Ну вот что, – решительно сказал он, – давай поставим вещи на место. Полный порядок ты потом сама наведешь, а сейчас поедем-ка отсюда подальше. Ко мне, скажем. Там тебе будет спокойно. А завтра я пришлю специалистов, и они тебе тут оборудуют целую систему защиты. Я не уверен, что попытка не повторится. К тому же и супруга жулика тоже представляет немалый интерес для уголовников. Ясно?
У нее чуть не сорвалось с языка: «Ясно, мой генерал!», но это были не ее слова, она их слышала от Турецкого, там, в кабинете Вячеслава Ивановича, при первой встрече, а потом, было бы сейчас верхом неприличия назвать его «своим». И вдруг поймала себя на мысли, что очень хотелось бы, и предложение его поехать на ночь к нему совсем не показалось ей неприличным. Она взглянула ему в глаза, увидела вспыхнувшие в них веселые искорки и… кивнула.
– Только… я должна переодеться, – сказала, как прыгнула с высокого обрыва в ледяную воду…
– Ну что? – обеспокоенно спросила Лилия Михайловна, сверля своего бывшего супруга глазами. – Чего ты не хочешь? Человек же тебе добра желает!
– Какое добро?! – взвился он. – Молчи уж, если ни хрена не понимаешь!
– Знаешь, – обиженно и оттого значительно заявила женщина. – Я тебя сюда не звала. Ты сам явился. Приполз! А почему? Да потому что тебя обложили со всех сторон – как волка. Вот ты и испугался. А мне свой норов можешь не выказывать! Знаем! Научены! И еще: хоронить тебя у меня нет решительно никакого желания. И оснований.
Высказавшись, Лилия гордо удалилась в спальню, оставив Шацкого переживать услышанное на кухне. Перед пустой тарелкой после ужина.
Иван разъярился было, но сразу же и остыл, поскольку понял, что Лилька абсолютно права. По-своему. Ну пришел. Ну вернулся. Это что же, навсегда? А где гарантии? Бабам всегда нужны очень твердые гарантии. Твердые, твердые, твердые… Черт возьми, что за чушь в башке крутится!…
День сегодня с самого утра не заладился.
Не заезжая в собственную контору, Иван Игнатьевич сразу отправился в банк «Деловой партнер». Хитрый, с вечно прищуренными глазами хохол Семихатько, начальник юридической службы, был некоторым образом куплен Шацким. Естественно, что Авдеев об этом – ни сном ни духом. Убрал бы сразу. А вот Иван нашел подход к этой жадине. И особая доверительность – в некоторых, касающихся исключительно Шацкого вопросах – стоила ему немалых денег. Его не интересовала финансовая политика банка, как и его многочисленная клиентура. Заботило одно: чтоб только не накололи, поскольку этакая форма «сотрудничества» банков со своими клиентами стала в последние годы традиционной. Но первое совместное дело было прокручено в срок и без сложностей. Каждый удовлетворился своим гонораром. А вот теперь интуиция почему-то подсказывала Шацкому, что у них не все ладно. И разуверить его в этом вопросе мог только главный юрисконсульт банка.
Кроме того, стоило бы с ним посоветоваться и по поводу откровенного захвата банком фирмы «Алко-сервис». Терять там свои деньги Шацкий вовсе не собирался. Хотя, честно говоря, в данной ситуации его удовлетворила бы и половина вложенных средств. Полторы сотни тысяч «зеленых» подсказали бы и Семихатько, что дело вполне достойно его внимания и посильной помощи коллеге.
Однако вместо уже привычной хитро-заинтересованной ухмылки Ивана встретила недовольная гримаса человека, оторванного от исполнения важнейших государственных дел ради каких-то пустяков, не стоящих внимания. Ну да, все мы заняты, это понятно, но зачем же делать это столь демонстративно?… Человек, неоднократно оказывавший определенного рода услуги, не должен позволять себе третировать собеседника, от которого ты в некотором смысле зависишь финансово.
Семихатько же изображал на лице недовольство, усталость, еще черт знает что, хотя в кабинете они были одни, без посторонних и, как было известно им обоим, без прослушки. Да, демонстрация была явной. Главный юрисконсульт, глядя мимо Шацкого – новая его манера общения с назойливыми посетителями, – в ответ на беспокойство, высказанное Иваном в связи с отъездом в отпуск Авдеева, когда сроки договора уже подходили к критической точке, цедил, что никаких сомнений возникать не должно, все идет своим порядком, волноваться тоже не стоит и прочее в том же духе. Шацкий, кажется, догадался, в чем дело. Отлепил от желтой пачки липучку, то есть постит, и написал на бумажке: «2 ч. „Арагви“. Пообедаем». Протянул Семихатько. Тот прочел, смял и сунул в карман. Кивнул. Помолчав, добавил:
