Казалось бы, все довольны, все счастливы, все законы соблюдаются, все правила выполняются. Но появляется не в меру идейный Вовочка и заявляет, что так жить нельзя, а надо жить не так. На каком, спрашивается, основании?!
– Солнышко, сейчас я опаздываю на актив, но я забегу завтра, и мы спокойно поговорим, я уверен…
– До или после?
– Что?
– Или прямо в процессе? Хочешь, я тебе презерватив выкрашу в красный-пролетарский, а то все слова, слова… Глубже надо заталкивать идеологию.
– Зачем ты так?!
– Не приходи. Ни завтра, ни послезавтра. Найди себе ударницу-многостаночницу, она тебя лучше поймет.
Выскочил, хлопнул дверью, протарахтел по ступенькам. Вот и замечательно, даже на душе повеселело.
Зазвонил телефон.
– Инара? Это Сергей. Может, прямо сейчас встретимся? Я… меня на патрулирование ночью поставили. В восемь, значит, не получится, то есть можно, но слишком быстро, и вообще…
– Давай на завтра перенесем.
– Не надо на завтра, – взмолился Сергей, – у меня для тебя сюрприз есть. В общем, стрельнуть хочешь?
– Что сделать?
– Из пистолета стрельнуть. Мне пистолет выдали, ну и я подумал, может, ты… тебе…
– Конечно, хочу. Где встречаемся?
– Под Варежкой, в полседьмого, там как раз электричка, в городе же нельзя, надо…
– Жди.
«Под Варежкой» – это у железнодорожного вокзала. Там на площади скульптурная композиция: обобщенный ветеран труда в каменном фартуке посылает известно куда обобщенного юношу в каменном танкистском шлеме, а направление движения указывает мускулистой рукой в огромной каменной рукавице.
Сергей топтался под рукавицей в форме, с сумкой.
– Патроны? – поинтересовалась Инара, похлопав по сумке, в которой что-то звякнуло.
– Мишени.
Электричкой добрались до маленького полустанка с гордым названием «42-й километр». Зашли в лес, отыскали поляну побольше.
Сергей расставил на камне жестяные банки, отсчитал десять шагов, осторожно вынул из кобуры пистолет.
– Снимаем с предохранителя, – щелкнул собачкой, – целимся, – поднял руку, зажмурив один глаз, – пли!
Эхо шарахнулось между деревьями, спугнув пару соек. Крайняя банка, подпрыгнув, упала в траву.
– Теперь твоя очередь.
Пистолет оказался тяжелым и теплым.
– Огонь!
Сойки, собиравшиеся было вернуться, улетели теперь навсегда. Но все мишени остались на месте. В последний момент рука дернулась, и ствол задрался в небо.
– Смотри, смотри, ты дырку в облаке прострелила! – завопил Сергей.
– Вижу. – Инара выстрелила еще раз, потом еще раз, уже двумя руками держа пистолет, но банки, как приклеенные, не сдвинулись ни на миллиметр.
– Давай вместе, – Сергей обнял ее сзади, – опусти руку, расслабься, теперь поднимаем медленно, – он положил свою руку на ее, прижался к ее щеке, – мушку плавно подводим под дно банки, теперь нежно, но смело жмем на спуск. Ба-бах.
Пистолет, повторив Сережин «ба-бах», послушно выстрелил, и банка также послушно взлетела в воздух.
– Ура?
– Ура.
– Теперь сама попробуешь? – Сергей нехотя отпустил ее руку, отошел.
– Нет, давай еще вместе.
Засиял от удовольствия, вернулся, прижался плотнее.
Стреляли, пока не кончились патроны. У Инары без страховки так ничего и не получилось, в камень еще удавалось попасть, а в банку – никак.
– Может, завтра еще попробуем?
– А ты завтра разве не с Вовиком?
– Я вообще больше не с Вовиком.
Сергей удивился и обрадовался одновременно:
– Поссорились?
– Разошлись, как в море корабли.
Он даже вспотел от волнения и начал заикаться:
– Тогда, может, мне это… можно…
– Можно.
– А прямо сейчас?
– Прямо сейчас ты на патрулирование опаздываешь.
– Тогда я завтра… Ты же не шутишь? Все серьезно?
– Абсолютно.
– А может, заявление подадим, пока ты не передумала?
– Не будем торопиться, ладно?
– Молчу.
– А Замятину скажи, что, если он ко мне еще раз приблизится, ты ему голову отстрелишь.
Турецкий. 6 апреля. 10.00
На столе лежала записка: «Смотри новости. Эксперты работают в две смены, обещали закончить сегодня. Не тяни резину! Костя». Турецкий набрал Меркулова, но он не отвечал, секретарша в приемной – тоже. Бред какой-то, они что, решили в подполье уйти?
Он позвонил экспертам. На этот раз экспертиза была поручена НИИ криминалистики ФСБ.
– Есть приказ по телефону никаких переговоров не вести, – ответил ему незнакомый голос.
– Кто отдал приказ?! Вы что, не поняли?! – возмутился Турецкий. – Я Турецкий Александр Борисович. Это я веду следствие…
– Вам перезвонят. – На том конце повесили трубку.
Он подождал минуту, две, три. Телефон молчал.
– Что-то новенькое! – возмутился Турецкий вслух. – Заговор молчания!
В новостях показали тридцатисекундное интервью с Замятиным. Кто-то из особо заядлых телевизионщиков сумел-таки проникнуть в «Архангельское» и поймал отстраненного генпрокурора в дверях бильярдной. Корреспондент успел задать только один вопрос:
– Владимир Степанович, это вы засняты на известной пленке или просто человек похожий на вас?
– Следствие разберется! – гордо ответил Замятин.
После чего на оператора разъяренным коршуном налетел зазевавшийся на мгновение охранник, и камера резко ушла в небо.
Еще секунд пять показывали беспорядочное мелькание, сопровождающееся невнятными выкриками. Интересно, подумал Турецкий, почему они не вырезали последние кадры? Чтобы продемонстрировать собственный героизм или чтобы сюжет продлить?
Звонить экспертам он больше не стал, отправился лично. Чтобы пройти, пришлось предъявлять служебное удостоверение верзиле в бронежилете, в странном даже для спецназа облачении, черных очках и с короткоствольным автоматом. Пока верзила проверял каждую букву и ходил куда-то звонить, другой такой же держал Турецкого на мушке. Еще двое спецназовцев дежурили непосредственно в комнате, где работали эксперты.
– Ну что? – преувеличенно громко осведомился Турецкий. – Люди на его появление никак не реагировали.
– Заканчиваем уже, – после долгой паузы отозвался незнакомый Турецкому руководитель отдела НИИ криминалистики. – Окончательный результат будет часа через полтора. Если хотите – посмотрите черновик отчета. Он кивнул на свободный компьютер в противоположном углу длиннющего стола и запустил дискету, как шайбу.
