Он попытался ударить невидимого противника ногой, но на него уже наваливались со всех сторон туристы-спецназовцы.
– Тихо, не дергайся, – процедил один из них.
Парень, стоявший у ларька, обернулся, увидел поверженного Эдика и, сорвав с головы бейсболку, радостно закричал:
– Ур-ра! Взяли, Александр Борисович!
Эдик посмотрел на оттопыренные уши и вспомнил, где он видел этого парня.
Он стиснул зубы, отыскал языком облатку, спрятанную за щекой, и проглотил ее.
В зале началась паника. Пассажиры испуганно шарахались в стороны от повисшего на руках спецназовцев приличного вида черноволосого мужчины.
– Спокойно, товарищи! – громко произнес Турецкий. – Это просто учения. Тренировка группы «Антитеррор». Успокойтесь, все в порядке, учения закончены.
…– Рагоев проглотил капсулу с цианидом. – Александр описывал Меркулову финальную часть операции. – Мгновенная смерть.
– Слава богу. Хоть и грех так говорить. Но страшно даже подумать, чем бы это все могло закончиться!
– Да уж. Бомбочка в сумке была не слабая. Пластиковая, металлоискатель такую не берет. А руку этот гад все время в кармане держал, на пульте, – оживленно рассказывал Грязнов, будто был рядом с террористом.
– Как вы его вычислили?
– По жесту – он все же засыпался на мелочи.
– Молодец, Саша. Вообще, все молодцы. И стажер наш… Как его?
– Безухов.
– Вот-вот. Стоящий парнишка.
– Да, не испугался. Хотя Рагоев в тот момент держал руку в кармане, на пульте.
– Да что же ты ему парнишку-то подсунул, Саша?
– Он должен был все-таки попытаться его опознать. Поэтому очки с лица сбил. У нас сигнал был оговорен: если это скорее Рагоев, чем не Рагоев, – он журнал на пол роняет.
– Что значит – скорее так или не так?
– Он абсолютно изменил внешность. Только глаза и остались… И привычка пальцами перебирать.
– Как раз на мелких привычках и сыпятся профессионалы, – хмыкнул сидевший здесь же Грязнов. – Но мне-то Костя как обидно: мы два часа проболтались в Пулково-1 без толку! А все интересное досталось стажеру!
– Перестань, Слава! Сколько в твоей жизни славных страниц? Пусть и другим что-нибудь достанется. Да и есть еще чем заняться. Рагоев умер, но остались его сообщники. Человек, привыкший писать по-арабски. Нам еще предстоит найти и его, и других.
– Это верно. Что ж, будем искать. Ну а что у вас здесь новенького со всенародно любимым олигархом? – переглянувшись с Турецким, полюбопытствовал Грязнов.
– Есть кое-что новенькое! – оживился Меркулов. – Пока вы отсутствовали, у Самойловича поднакопилась еще пара разговоров Сосновского с исполнителем. Пленка у меня. Послушаем?
– Конечно! – радостно откликнулись друзья.
– Саша, включи магнитофон, тебе ближе… Давайте с самого начала, с того – первого.
Турецкий потянулся, нажал кнопку.
Мужской голос с пленки произнес:
«– Двадцать шестое августа. Первый разговор с Сосновским».
Легкий шелест пленки, и другой, вкрадчивый мужской голос произнес:
"– Здравствуйте.
– Здрасте, здрасте, можете не представляться, я узнал, – это уже характерный говорок олигарха.
– Я насчет обещанного.
– Будет, все будет!
– Когда?
– Ну когда? Когда у меня будет, тогда и у вас.
– Конкретнее.
– Конкретнее – после пятого.
– Хотелось бы раньше.
– Слушайте, я же не печатник Федоров.
– Мы ваши просьбы учитываем.
– Да-да, я помню и ценю. Все идет хорошо, нужно чуть-чуть подождать. Звоните после пятого…"
Пленка снова прошуршала пустотой, и тот же мужской голос объявил:
«– Шестое сентября. Второй разговор с Сосновским».
Несколько секунд молчания, затем:
"– Здравствуйте, вас можно поздравить? – полуутвердительно спросил вкрадчивый голос.
– Здрасте. С чем это?
– Как же? Ваш протеже занял…
– Это вас не касается, и, пожалуйста, без фамилий!
– Что значит – не касается? Неугодный вам человек устранен, прошло собрание акционеров, ваш наместник занял пост. Я жду оплаты своих услуг.
– Разве я отказываюсь? Хочу только заметить, что вы слишком высоко подняли планку.
– То есть все-таки отказываетесь?
– Я этого не сказал. Но нужно реально смотреть на вещи. Ваши амбиции э-э… чрезмерны. Мне и люди говорят: не по чину берет.
– Люди – это кто?
– Ваши люди, ваши. Соплеменники.
– Мои люди вам не известны, – с нажимом на первое слово произнес мужчина. Голос его стал жестким. – И вот что. Вы, кажется, думаете, что оказанная вам услуга ничего не стоит? Голова Сомова стоит ровно столько же, сколько и ваша собственная жизнь.
– Вы меня запугиваете? – взвизгнул олигарх".
С пленки запиликали короткие гудки, затем был объявлен последний номер программы – третий разговор с олигархом, состоявшийся на следующий день.
"– Але, господин Со…
– Черт вас возьми! Что вы устроили? Зачем вы взорвали машину?! – визжал Сосновский.
– У меня нет времени на уговоры.
– Разве я отказываюсь? Вы получите всю сумму сегодня же…"
– Это все. Выключай, Саша.
Турецкий включил магнитофон, посмотрел на Грязнова. Друзья рассмеялись.
– В чем дело?
– Все-таки Рагоев не без юмора был мужик. Точно такую же пленочку, Костя, мы в его берлоге надыбали. Все разговоры с Сосновским записаны. В качестве конферансье, объявляющего дату разговора, выступает сам Эдуард Рагоев. Более того, Костя, – перебил друга Грязнов, – рубоповцы, оставшиеся караулить Эдика в его квартире, включили ночью видик. Нарушение, конечно. Но уже было ясно, что он в квартиру не вернется, так что мы их простили. Так оказалось, что в видике стоит кассета с видеозаписью, где Эдуард Рагоев получил заказ на устранение Сомова. Он сделан в ресторане, через посредника, но фамилия олигарха как заказчика прозвучала.
– Зачем он это сделал? – удивился Меркулов. – Зачем оставил улики?
– Видимо, у него с Сосной свои счеты были. Ты же слышал, что душка-олигарх хотел на Эдике сэкономить. Вот тот и передал Сосне посмертный привет. Типа жадность рождает бедность.
– Он, надо полагать, не был в курсе, что у нас в руках дубликат окажется.
– Что ж, это здорово! Должен вас порадовать: деяния господина Сосновского выделены в отдельное уголовное дело. И ваши материалы будут к нему приобщены. Уголовное дело возбуждено и против ставленника на посту гендиректора «Аэрофлота» Нифонтова, которому инкриминируется превышение служебных полномочий, коммерческий подкуп, злоупотребление полномочиями. Вот так-то, друзья! Как веревочка ни вьется… Но бог с ним, с Сосновским.
