– Зачем? – промычал Турецкий.
– Чтобы тебя позлить. Все, давайте о деле. Ты улетаешь через три дня.
– Остался пустяк – получить «добро» Меркулова. А Костя меня ни за что не отпустит…
– Вот и ошибаешься! Это он инициатор, автор замысла и добытчик путевки. Ты ему так надоел своим замученным видом, что он считает своим долгом отправить тебя хоть на две недели с глаз долой.
– Откуда ты знаешь?
– Мне ли не знать? – рассмеялась Ирина.
– Не верю.
В прихожей зазвенел телефон.
– Это твой Константин Дмитриевич. Иди и удостоверься.
Турецкий исчез и, вернувшись минуту спустя, мрачно изрек:
– О коварная! Это сговор!
Худощавый молодой мужчина сидел за столом небольшой, скромно обставленной комнаты, сосредоточенно разглядывая лежащие перед ним четыре аккуратных сверточка, о чем-то думая. Пальцы правой руки машинально двигались, размеренно и ритмично перебирая нечто невидимое. Пальцы привыкли к четкам и перебирали их в минуты глубокой задумчивости и сосредоточенности независимо от сознания мужчины, даже если четок в руке не было.
Спешить не хотелось, да и было опасно. Он вспомнил, как много раз говаривал им в лагере инструктор-иорданец, что сапер всегда имеет возможность увидеться с Аллахом, достаточно просто поторопиться один раз. Про специальный пластит он слышал, но сам работал с ним впервые, да и модифицированные термовзрыватели были в новинку. Мужчина прошел на кухню, постоял в темноте, не зажигая света, выпил из чайника холодной воды. Закрыл глаза и еще раз все представил мысленно. Вот он крепит взрывчатку в тефлоновый поддон, вот активирует взрыватель и втыкает его в пластит. Теперь аккуратно закрывает все это пленкой, затем тонкий поролон, чтоб ни одна собака не догадалась о содержимом контейнера, затем фольга.
Неожиданно он понял, что нервничает. Это было забавно. Все вообще складывалось забавно. С первого взгляда можно было подумать, что ему везет. Многие так и думали, полагая, что он счастливчик, обласканный судьбой. Но сам-то он знал, чего стоит это везение и какого труда требует сращивание тоненьких ниточек случая в железные канаты событий и поступков. «Я просто должен взять себя в руки, это все усталость, – думалось ему, – особенно сейчас. Ошибиться нельзя. Так, еще раз прокручиваю все в голове, и пора за работу». Он несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, задержав дыхание, и вернулся в комнату. Выключил верхний свет, зажег торшер и настольную лампу, проверил шторы, поправил их еще раз.
Работа отняла времени даже меньше, чем он предполагал. Забавно, что мысли при этом витали где-то далеко-далеко и все делалось само собой. Он еще раз придирчивым взглядом посмотрел на два стандартных контейнера. Ничего особенного. С виду как раз похоже на два обычных, самых обычных обеда. Среди сотни подобных, загружаемых в самолет перед отлетом, они и не должны были отличаться. Теперь можно было и расслабиться. На сегодня никаких дел или важных звонков не планировалось.
Мужчина вышел на кухню, включил чайник, закурил, сел и стал смотреть, как дым от сигареты поднимается к потолку. В голове роились мысли, иногда странные. Он подумал о том, что, в сущности, все время занимается тем, что наблюдает и ждет. Потом думает, потом опять наблюдает и ждет. И только очень иногда, редко, буквально на несколько мгновений, особенно если сравнивать с долгими часами ожиданий, он действует. Почти как змея, караулящая у норы жирного суслика. Или нет, лучше как орел или ястреб.
Он вспомнил, как в детстве они с братьями и сестрами ездили в деревню к деду, в горы. Там, за глинобитным сарайчиком с разным домашним хламом, прилепившимся к подножию скалы, был здоровенный камень, метра четыре высотой. Если знать, как на него взобраться, – а он один из всех детей это знал, – то можно было наверху найти небольшую ровную площадку, прикрытую кустом дикого кизила. Настоящий наблюдательный пункт. Его очень забавляло, когда во время игры в прятки все сбивались с ног в поисках Эдика, лежащего сверху и наблюдающего за всем происходящим с холодным любопытством небожителя. Как-то раз, то ли во время какой-то игры, то ли после очередной взбучки, полученной от вспыльчивого и скорого на наказание деда, он лежал в своем убежище и, неожиданно посмотрев наверх, увидел хищную птицу. Он не знал, как она называется, и решил, что это орел. Птица сидела на краю скалы, метрах в пяти над ним, почти неподвижная, только голова странным локатором слегка поворачивалась из стороны в сторону, обозревая окрестности. Так прошло достаточно много времени, уже начало казаться, что ничего не произойдет, и он стал терять к ней интерес, как вдруг птица расправила крылья и бросилась вниз стремительным просвистом в воздухе. И буквально через секунду-другую упала вниз, в траву. Исчезла на какое-то время из виду, потом показалась вновь и стала медленно набирать высоту, сжимая что-то темное и бесформенное в лапах. Птица по широкой спирали поднялась вверх и уселась на то же место с добычей. Осмотревшись, она стала раздирать ее на куски и проглатывать. Закончив трапезу через какое-то время, она опять стала неподвижной, зоркой и полной затаенной угрозы для всех копошащихся в долине зверьков и птиц. Как верховный судья, как неумолимая судьба, как молния. Он потом часто забирался в свое убежище и смотрел через ветви прикрывавшего его кустарника на птицу. Это ежедневно повторяющееся зрелище нисколько не утомляло мальчика: долгое ожидание, бросок, полузадушенный писк в траве, медленный подъем отягощенного добычей охотника, еда, снова долгое, почти бесконечное ожидание. Смесь терпения и стремительности, странное ощущение внутреннего напряжения и внешнего оцепенения одновременно.
Зимой дедушка умер, дом продали, и больше туда, в горы, они не ездили.
…Аэропорт Шереметьево жил своей обычной трудовой жизнью. Взлетали и совершали посадки самолеты; механики готовили в очередные рейсы «стремительные стальные птицы», стоявшие на «запасном пути»; сновали по летному полю тележки с багажом, автобусы с пассажирами; на КПП проверялся въезжающий и выезжающий транспорт. Словом, трудовые будни. Разве что дни стояли непривычно жаркие для второй половины августа.
Вот об этой непривычной жаре и думала в своем уютном кабинетике начальник пищеблока отдела пассажирских перевозок Александра Борисовна Небережная, женщина молодая, аппетитная, с живыми вишневыми глазами и каштановой гривой волос, собранных в аккуратную высокую прическу.
А мысли о погоде были связаны с отпуском, который начинался буквально завтра. Вернее, в понедельник. Правда, сегодня – среда, но на предстоящие два трудовых дня она попросила отгулы. Так что можно считать нынешний день последним рабочим днем.
Дверь кабинета была открыта. Доносились разговоры подчиненных. Там, в фасовочном зале, шла своим чередом комплектация пенопластиковых чемоданчиков, куда женщины-фасовщики вкладывали обернутые целлофаном кусочки сыра, колбасы, сладкие булочки, пакетики с соком, сахаром, солью, чаем и кофе, упаковки одноразовой посуды – в общем, все то, что так приятно разворачивать, раскрывать, вкушать и алкать все время полета.
