— Я вам только что прочитал, господа, несколько коротких отрывков из протокола допроса майора спецназа в отставке Ивана Арсентьевича Кашина, начальника службы безопасности концерна «Нара». Президент этого концерна Никольский был взорван буквально на его глазах в своем автомобиле. После этого Кашин пришел в Генеральную прокуратуру, чтобы сделать чистосердечное признание. Оно было им написано. Затем у следователя состоялся допрос Кашина, эпизоды из которого вы только что слышали. Допрос длился больше трех часов.
— Он жив сейчас? — немедленно последовал вопрос из зала.
— Он был убит выстрелом из снайперской винтовки в тот момент, когда, дав показания, выходил из здания Генеральной прокуратуры. Прямо у дверей. Стреляли с противоположной стороны улицы. Винтовка была с глушителем.
— Вы разоблачили ту группу?
— Часть ее участников была арестована. Малая часть, несколько человек. Другие немедленно оказались в очередных отпусках и секретных командировках. Но и в указанных местах их, естественно, не оказалось. Основной же контингент, как мы и предполагали, никуда не девался, он был отлично законспирирован. Следствие длилось больше года, но в девяносто третьем году, когда у многих «поехали мозги», дело было прекращено и все обвиняемые освобождены ввиду отсутствия у следствия веских доказательств их вины. Однако, как говорится, нет худа без добра. Деятельность «Совета», или «Стрелы», как вам угодно, была также прекращена. Не исключаю, что окончательный удар ей нанес девяносто третий год.
— А кто допрашивал Кашина?
— Я, в те годы старший следователь по особо важным делам при генеральном прокуроре.
— А как отреагировало Министерство внутренних дел?
— Там не было подтверждено ни одного факта из показаний Кашина.
Возникла пауза. Наконец из дальнего угла долетел вопрос:
— Значит, все разговоры были не «липой»?
— Я предлагаю вам самим сделать вывод.
— А что же с взрывом на Киевском вокзале? Опять эти угрозы террористов?
— Я очень надеюсь, что те немногие очевидцы или участники событий октября тысяча девятьсот сорок первого года в Москве, которые сегодня, слава богу, еще живы, все-таки откликнутся на мою просьбу… Я специально, даже для вас, дозирую информацию, хотя мог бы этого не делать, разговор у нас достаточно откровенный. Но мне хорошо известно, как иной раз болезненно реагирует публика на наши порой необдуманные заявления. Иногда пресса своей, я бы сказал, гиперактивностью способна, сама, возможно, того не желая, предупредить преступника о грозящей ему опасности. Таких эпизодов, господа, на моей памяти было немало. А теперь я готов ответить и на остальные ваши вопросы.
Их было немало, в частности, и по другим громким делам, и Турецкий, как помощник генерального, был в курсе этих дел. Однако особенно каверзных вопросов так и не нашлось. Видно, «Белая стрела» все же произвела впечатление. Отсюда всем стало ясно, что и со «Ста объектами» дело обстоит далеко не просто. Но некоторые корреспонденты отреагировали вяло: видно, история их не впечатляла, а «клубнички» подцепить не удалось, «прикладывать» же в очередной раз спецслужбы на той фактуре, что была подана, неинтересно, не сработает, эффекта нет, вот были бы трупы, и еще лучше, чтоб много, тогда совсем другое дело. Ничего не попишешь, профессиональный цинизм…
Турецкий же был доволен, уже сегодня его призыв разлетится по стране, и обязательно найдется человек, который сочтет своим долгом откликнуться…
3
«А Линка — молодец, — размышлял Александр Борисович, управляя машиной, — хорошо сформулировала наш вопрос. Народ даже малость подзабыл, ради чего собрался. Надо будет ей подкинуть какой-нибудь „острый“ материалец. Долг ведь платежом красен…»
Плавное течение его мыслей прервал звонок Володи Поремского на «мобильник». Они с Галкой сумели обойти практически всех потенциальных свидетелей, которые могли иметь хоть какой-то контакт с «непонятной бригадой». И все трое мужчин, изображенные на фотографиях, были однозначно ими опознаны, о чем и составлены соответствующие протоколы. Теперь надо было срочно оформлять постановления на задержание подозреваемых в совершении преступления, предусмотренного, как говорится, статьей 205-й Уголовного кодекса Российской Федерации — терроризм.
Потом трубку у Володи взяла Галка и в нескольких словах рассказала о своем вояже к Савину. По ее убеждению, бывший подполковник скрылся прочно, о том говорят следы его поспешного бегства. Даже дверь путем не запер, а захлопнул — так торопился. И она предложила, пользуясь тем, что ключи от его квартиры у нее в кармане — ну так уж получилось! — воспользоваться открывшейся возможностью и, проникнув в квартиру, установить там прослушивающую аппаратуру — на случай неожиданного появления хозяина. Тогда и наружное наблюдение не понадобится. Просто надо быть наготове, чтоб не прозевать, как это иногда случается.
Мысль была дельная, и Турецкий обещал дать немедленное указание. А постановления об аресте, подписанные Меркуловым, они получат сегодня же.
На письменном столе в его кабинете лежала записка: «Сашенька, когда появишься, сразу заходи к Константину Дмитриевичу». И ниже стояло время, когда записка легла на его стол, — «17.00», как легкое издевательство или напоминание, что он в служебное время занимается не делом. Два часа назад, сейчас на часах — 19.00. Это, разумеется, Клавдия писала, секретарша Меркулова, она одна позволяет себе такие вольности с Турецким. Ну что ж, у нее были на то основания, прежде были. Но ведь здесь же все-таки не альков в ее спальне, а серьезное заведение — Генпрокуратура. Похоже, она в своих неразделенных… нет, правильнее сказать, не полностью разделенных чувствах переходит грань.
У Меркулова сидел пожилой, даже, можно сказать, совсем старый, когда-то, видно, рослый и широкий в кости мужчина. На вид ему можно было дать лет сто, не меньше. Но он что-то говорил, и довольно внятно, потому что, заметил еще от двери Турецкий, Меркулов слушал посетителя крайне внимательно, но и без напряжения. На столе стояли пустые стаканы в подстаканниках из-под чая. Увидев вошедшего без стука Александра, Костя поднял руку в приветствии и жестом остановил говорившего:
— Одну минуточку, Артемий Захарович. Я сейчас вам представлю Александра Борисовича Турецкого, о котором я вам недавно говорил.
Старик живо обернулся, и Турецкий увидел его буквально иссеченное глубокими морщинами лицо. Но светлые глаза глядели ясно.
— Познакомься, это Калужский. По специальности инженер-строитель, а по должности в те годы, которые мы вспоминаем, оперуполномоченный НКВД. Это тебе о чем-нибудь говорит, Александр Борисович? — Меркулов хитро прищурился.
— Неужели? — только и спросил Турецкий.
— Представь себе. Артемий Захарович рассказал, что Климов, ну с Киевского, буквально достал своих ветеранов. А Калужский принимал самое непосредственное участие тогда, в октябре. Вы поговорите, там масса сведений, о которых мы даже и не догадываемся. Артемий Захарович, я прошу вас полностью довериться Александру Борисовичу, поскольку именно ему поручено президентом расследовать это дело и постараться максимально обезопасить москвичей от возможности повторения подобных инцидентов. Я думаю, что для вашего удобства и, в частности, чтобы избежать потери дорогого времени, ваше сообщение нужно будет записать на магнитофон, все сначала, как вы рассказывали, а потом мы расшифруем и все оформим как следует. Не возражаете?
