— Да понимаешь, — смутился лейтенант, — она ещё не согласилась.
Пингвин вопросительно наклонил голову.
— Нет, — заторопился О. — я уверен! На все сто! Конечно, она скажет «да»… Только… А вдруг откажет?
* * *
На сей раз греческая абракадабра заняла всего полскатерти, но Эдуард почему-то выглядел расстроенным.
— Э-э-э… Теоретически это возможно… Но настройка… э-э-э… будет довольно сложной… чтобы перескочить ровно…э-э-э… на двести одиннадцать лет вперёд…
— Пусть не ровно! — сказала Ирэн. — Пусть на двести десять с половиной. Полгода они подождут, правда, девочки?
Девочки спорить не стали. Учёный набросал ещё несколько строк формул.
— Погрешность… э-э-э… получается относительно большой… Примерно… э-э-э… сто один процент.
— Это двести двенадцать лет? — уточнила Мари. — То есть их может выкинуть уже после появления бусины? Или в прошлый год?
Эдуард задумался. Ирэн замахала руками:
— Подождите! Им не нужно к следующей бусине! Им нужно в начало времён!
— Начало? — лицо Эдуарда приобрело обиженное выражение. — То есть к нулю? Но это же вырожденный случай!
Ирэн не успела толком разозлиться, как учёный одним движением ручки написал всего несколько греческих букв. Строка заканчивалась понятным даже Ирэн и Мари нулем.
— Выглядит просто, — осторожно обрадовалась Мари. — А тут какая погрешность?
— Никакая, — пожал плечами Эдуард. — Сто один процент от нуля равен нулю.
* * *
Пингвин смотрел строго, но дружелюбно.
— Ты прав! — согласился О. — Женщины любят решительных! Никаких колебаний! Вот сейчас прямо пойду и скажу! Пусть знает!
Собеседник одобрительно каркнул, потоптался на месте, что-то нашаривая на полу лапой, — и к ногам лейтенанта выкатилась праздничная бутылка «Советского шампанского»
[38]
.
— Спасибо, друг! — О. поднял бутылку, поправил очки и стремительно направился к выходу.
Он даже не заметил, что случайно зацепил ручку одной из холодильных камер, и на пол хлынул поток мороженой салаки.
* * *
— Но это же неинтересно! — чуть не плакал Эдуард. — Тривиальный, банальный и примитивный случай!
От горя он совсем перестал экать.
— Профессор Джексон вошёл в науку с формулой, которая занимает полмонографии, а я?! — Эдуард потыкал в коротенькую цепочку греческих закорючек. — Вот с этим?!
Ирэн в это время о чём-то оживлённо беседовала с Горгонами, так что Мари пришлось брать успокоение учёного в свои руки.
— Эдуард, — ласково начала она, — ну не расстраивайтесь, ну какая разница…
— Сто сорок три страницы разница! У Джексона на сто сорок три страницы длиннее!
— Ну и что?! — Мари напрягла эрудицию. — Вот у Эйнштейна вообще… «Е равно эм цэ квадрат»!
Эдуард заморгал сквозь две пары очков.
— Э-э-э… Ну да… И у Планка тоже… «Е равно аш ню»… И закон сохранения… «Е равно константе»…
«Какое непостоянное у них это “Е”, — подумала Мари, — равно всему на свете».
Но вступать в терминологические дискуссии не стоило, а то Эдуард рисковал снова вернуться в ботаническое состояние.
— Вот видите! Эйнштейн! Планк! И Эдуард! То есть… ой, а как ваша фамилия?
Но учёный, окрылённый примером гениальных предшественников, уже грыз ручку.
— Э-э-э… вот бы ещё парочку переменных сократить… тогда… э-э-э…
Ирэн оторвалась от Горгон и поинтересовалась:
— Ну?
— Сначала переживал, что у него короче, чем у Джексона. Теперь — что длиннее, чем у Эйнштейна, — доложила сестра. — А в целом работаем!
В ресторан вошёл лейтенант О. с шампанским и с порога заявил:
— Дорогая Ирэн! Я очень давно хотел сказать тебе это…
— Эврика! — обрадовался Эдуард и ловко вычеркнул две маленькие закорючки, заменив их одной большой. — Готово!
Сестрички склонились над исписанной скатертью. Эффектный выход лейтенанта остался незамеченным.
— Вы уже поняли, как перенастроить бусы? — наклонилась к Эдуарду Мари.
— Э-э-э… элементарно! — Эдуард перешёл от записей к зарисовкам.
«Надо было подарок купить! — запоздало сообразил лейтенант. — Брошку… или бусы». От волнения его руки начали ходить ходуном. Он понял, что если сейчас пойдёт за подарком, то всё.
— Ирэн! Мы должны быть вместе!
— Э-э-э… верно… Они должны быть вместе. Один… э-э-э… преобразователь помещаем в другой…
— То есть просто соединяем, и всё?
— И… э-э-э… ну да… и всё.
— Ирэн, когда я поцеловал тебя, то есть Мари, но я думал, что это ты… я понял, что ты удивительная и неповторимая…
— Значит нам нужно вернуться в конференц-зал, поместить один ваш… шар в другой — и эта установка перенесёт Горгон…
— В… э-э-э… образно говоря… э-э-э… конец времён!
— Нам не надо в конец, профессор! — Ирэн решила не скупиться на звания. — Нам нужно в начало! Переделайте вашу штуковину!
— Ирэн! Ты меня совсем не слушаешь!
— Конец времён по моей формуле идентичен… э-э-э… началу. Видите, если подставить минус бесконечность или плюс бесконечность…
— Да выслушает меня кто-нибудь?!
Лейтенант своего добился — все пять пар тёмных очков строго посмотрели на него.
— Анир?
[39]
— спросила Сфено.
Ирэн неопределённо пожала плечами — типа, посмотрим.
А Мари сказала:
— Лейтенант! Немедленно отправляйтесь к Шастелю и передайте, что мы возвращаемся в конференц-зал.
— Пусть уберёт своих людей! — добавила Ирэн. — Иначе… Ну придумайте что-нибудь, вы же у нас умный!
«Ирэн считает меня умным! — ликовал О., направляясь к двери. — Значит, любит! А если я у них умный, чего это Мари раскомандовалась? А, она же мой начальник. Значит, сейчас потребую, чтобы в холле никого не было».
Горгоны смахнули баррикаду перед дверями, и О., держа бутылку как белый флаг, вышел в холл.
В холле никого не было.
Только майор Образцов, который участливо спросил, глядя на бутылку:
— Ну что, Петрович, тяжело в женском коллективе? Я знаю, я когда-то в школе работал. Под прикрытием.
