«Спать они будут!» — злился лейтенант, двигаясь вдоль рядов коек, на которых слаженно, как на плацу, сопели курсанты.
«Думают, я на это поведусь!» — выходил из себя лейтенант, выходя во внутренний двор и всматриваясь в безжизненные окна казармы.
«Бдительность усыпляют», — догадался лейтенант, отчаявшись услышать хоть один подозрительный звук.
Курсанты явно готовили какую-то провокацию. И делали это умело: ни тебе вышедшего «водички попить», ни тебе смешка с дальней койки, ни тебе заснувшего дневального…
К полуночи О. окончательно измучился. Чтобы хоть как-то развеяться, он отправился на ночную улицу.
«Может, и не будет ничего, — подумал лейтенант, ёжась в прозрачной ноябрьской прохладе. — Может…»
БАМ! — ударили часы на фронтоне Высшей школы полиции.
Это удивило О. Во-первых, была не полночь и не час ночи, а 0:46, что и показывали пробившие часы. Во-вторых, часы на фронтоне ВШП не били ни в полночь, ни в час — и вообще никогда. У них просто не было механизма для произведения звука.
Лейтенант удивился бы ещё больше, если бы узнал, что в каптёрке казармы, среди штабелей и стопок брюк и маек, над пустой табуреткой сгустились зелёные нити, начавшие сшивать из пахнущего стиральным порошком воздуха чей-то образ.
Здание беззвучно дрогнуло и окуталось лёгкой зеленоватой дымкой.
«Ишь ты! — невольно восхитился лейтенант. — Какие курсанты продвинутые пошли! Прям инноваторы… Ну-ка, посмотрим, что ещё они устроили…»
И он с каким-то даже энтузиазмом устремился в казарму.
Но в казарме лейтенанта никаких инновационных сюрпризов не ждало. Тишина, безлюдье, полумрак дежурного освещения и дневальный курсант Виктор.
— Всё в порядке, дневальный? — спросил О., останавливаясь у тумбочки.
Виктор в ответ вытаращил глаза. Лейтенант поморщился:
— Ну всё, всё, хватит уже меня пугаться. Даже если бы я проглотил Омордня… то есть даже если бы Омордень проглотил меня, вас же я глотать не собираюсь.
Размер глаз дневального не изменился. Более того, центры глаз смотрели вовсе не на О., а куда-то позади него.
Лейтенант оглянулся. С трёх сторон к нему приближались три курсанта, одетые в простыни.
Замаскированы нарушители устава были по-дилетантски: намалёванные на простынях сержантские погоны, гимнастёрки (расстегнутые до пупка) и страшные рожи. Надо отдать должное — намалёвано было мастерски. В неверном свете дежурного освещения рожи казались почти живыми.
«Надо будет потом найти художника и поощрить… ударным трудом, — подумал лейтенант, — а то в школе наглядную агитацию давно не обновляли».
— Та-а-ак, — сказал он, помахивая ключами, — какая рота?
«Рота… рота… какая рота… никакая рота…» — раздалось в ответ невнятное бурчание.
— Значит, имущество портить — это мы смелые, а как признаваться — так и нет вас?
Люди под простынями стали жаться к стенам и почему-то завывать.
— Не усугубляйте! — О. сложил руки на груди, ощущая себя Наполеоном-переростком. — В гневе я страшен! На гауптвахту захотели?
И тут лейтенант убедился, что не зря треть расписания занятий в Школе занимает физподготовка. Нарушители с такой скоростью пронеслись мимо него, что он даже рук расцепить не успел.
«Так», — подумал О., просто чтобы что-то подумать, и приказал дневальному:
— Принять меры к задержанию!
Виктор не шевельнулся. Судя по бирюзовому цвету кожи, он как раз принимал меры по задержанию дыхания. Лейтенант нахмурился и вернул дневального к жизни твердой уставной пощёчиной.
Виктор дышать начал, но теперь принимал меры по удержанию себя за тумбочку.
— Оставаться на месте! — О. отдал единственный приказ, который был сейчас по силам подчинённому, и двинулся вслед простыням.
Их удалось запеленговать по завываниям — тихим, но непрерывным. Исходили завывания из холла второго этажа, с поста номер один.
— Совсем страх утеряли?! — распекать нарушителей О. начал ещё на лестнице. — На губу захотели?!
— Да-да-да! — заскулил тоненький голосок. — Дяденька лейтенант, заберите меня на губу! Пожалуйста!
О. удивлённо уставился на курсанта Диану, забившуюся под батарею центрального отопления.
— Оно шевелится! — прошептала часовая, бровями показывая куда-то вверх и влево.
Проследив за этим мимическим жестом, лейтенант последовательно обнаружил царапину на батарее, мокрое пятно на шторе, пыль на карнизе и в довершение — что Боевое Знамя Школы гордо развевается на невидимом ветру.
— Ну что вы, в самом деле! — пристыдил часовую О. — Это просто у кого-то фантазии не хватает новое что-то придумать.
Он повернулся к Знамени и рявкнул, не разжимая зубов
[2]
:
— Сейчас я досчитаю до трёх! РРРРРР…
Лейтенант не успел завершить даже «раз» — Знамя безвольно повисло на древке, как и положено боевому символу прославленного учебного заведения.
После этого понадобилось всего пять минут и завалявшийся леденец, чтобы выманить Диану из-за батареи. Но всё равно курсантка старалась держаться от охраняемого объекта на максимально возможном расстоянии.
— А если оно опять?.. — пролепетала Диана, как только её бесстрашный командир двинулся к выходу.
— Действуйте строго по уставу! — отрезал лейтенант. — Или вы устава не помните?!
— Помню-помню! — Часовая плотно закрыла глаза и зачастила: — «Часовой у Боевого Знамени Школы имеет право применять любые…»
Преследуемый уставным бормотанием Дианы, О. на цыпочках выкрался из холла.
«А вы говорите, что от уставов никакой пользы! — попенял неизвестным гражданским лейтенант. — Они пробуждают воинственный дух…»
Он повернул за угол и нос к черепу столкнулся с Воинственным Духом. По крайней мере, лейтенант решил, что именно так должно называться страшилище, торчащее посреди коридора. Существо состояло из черепа с горящими как подфарники глазами, скелета неизвестного науке животного и собственно Воинственного Духа, который получился, насколько мог судить О., из смеси одеколона «Trojnoy», сока давленного чеснока и запаха портянок после пятикилометрового марш-броска.
От неожиданности лейтенант схватил череп за нижнюю челюсть и изо всех сил дёрнул.
Челюсть щелкнула и сломалась. О. подумал и без раздумий треснул челюстью Духу по башке. Муляж-страшила рассыпался в мелкую пыль.
— А за порчу наглядных пособий
[3]
будете наказаны отдельно! — посулил лейтенант.
