Без Дильки было бы, конечно, удобнее. Она устает, капризничает, хочет в туалет, просит все время что-нибудь: то пить, то телефон, то в города играть. Ролик этот, пока едем, раза три затребовала. У меня аккумулятор садится. А ей скучно, видите ли. Мир из-за этого должен упасть на коленки и делать все, что велит молодая госпожа. Но я ж обещал ее не бросать. И к сожалению, не успел от этого обещания освободиться.
Потерпим. Чуть больше часа осталось. Ерунда.
Мы в последний год к электричке не подходили. Машина есть, ее обкатывать надо. А вот до того накрутили по рельсам с пол-экватора. И в таких вагонах, что непонятно, от чего умереть хочешь – от рези ниже спины, помятых ребер или душной вонищи. Вагоны старые обычно были и переполненные, как спичечный коробок, в который впихиваешь спички из другого коробка, когда серный бок стерся. И пассажиры в таких вагонах особенные – краснолицые, пахучие и толстые, в плащах и ватниках и с корзинами или клетчатыми сумками, которые соседям ноги обдирают даже сквозь зимние сапоги.
А так, как сейчас, чего не ехать: вечер, народу почти нет, мест полно, рядом никто не сопит и не толкается, сиденья мягкие, вагон новенький. От этого и желтый воздух пластмассой попахивает – терпимо. Зато чистенько, застекленные двери в тамбур блестят. И в стеклах отражаются два милиционера, неторопливо идущие к нам от дальнего конца вагона.
Я не боюсь полиции, пусть ее преступники, алкаши и гастеры боятся. Но понятно же, что нам с Дилькой лучше на глаза ментам не попадаться. Докопаются, спросят, почему без родителей, ссадят, отправят домой. И все.
А я к этому всему еще не был готов. Поэтому наклонился к Дильке и вполголоса сказал:
– Диль, ты пить хочешь? Не ори только. Давай я тебе налью.
Дилька посмотрела с удивлением и даже опаской. Не привыкла к таким братским поклонам. Но, конечно, кивнула – когда она от сока отказывалась. Я в дорогу специально три коробочки купил, как она любит – мелких и с соломинками.
Я полез в стоявший под ногами пакет и принялся копаться в свертках и салфетках, очень надеясь, что и впрямь со спины похож на взрослого мужика, как мне Гуля-апа десять раз уже говорила.
Похож не похож, но пронесло. Я ковырялся обеими руками сколько мог, гадая, это проходивший мент сиденье оттопыренной дубинкой зацепил или мне показалось. И решился выпрямиться, лишь почувствовав, что прилившая к голове кровь уже в корни волос сочится. Ментов не было. Даже у ближней двери – видимо, скрылись в следующем вагоне.
– А сок где? – спросила Дилька разочарованно.
Я хотел сказать: «Сама возьми», но решил не обострять, наклонился, вынул упаковку и сунул Дильке в руки.
– А еще есть? – спросили за спиной со странным акцентом.
Дилька зыркнула мне за голову, быстро оторвала соломку и ткнула один ее кончик в коробочку, другой – в губы.
Спрашивал не взрослый.
И был он, судя по дыханию, не один.
Так.
– Нет, – сказал я, не оборачиваясь и надеясь, что пронесет.
Щас.
– А если подумать? – спросил парень и быстро сел рядом со мной.
Второй – напротив, но не придвигаясь к Дильке, которая поспешно досасывала сок. Он был в черной шапке, черной куртке с рыжей меховой опушкой и джинсах, конечно, а сам пухловатый и с обветренными губами, которые все время облизывал. Тот, что рядом со мной, был дохлый и прыщавый, а одет так же, только провонявшая куревом куртка была темно-синей.
Он протянул мне ладонь и сказал:
– Здоров, земляк.
Сердце у меня заколотилось, но я очень постарался этого не показать и вообще не двигаться. Пацаны на боксе предупреждали, чтобы руку не давал и вообще не позволял себя зацепить. Не обездвижат, так докопаются – не так подал, чего так жмешь, самый сильный, что ли, и так далее. Обычно докапываться все-таки без свидетелей предпочитают, а тут прилюдно затеяли – совсем отмороженные, что ли?
А, нет, все нормально.
– Ты чего такой деловой тут сидишь, руку не даешь? Крутого дал, малой? – спросил дохлый.
– Я тебя не знаю, – ответил я.
– И чё? Невозбранно борзеть можешь?
Я удивился такому словарному запасу при таком заметном акценте и сказал сквозь грохот крови в голове:
– Диль, все нормально.
Дилька кивнула, не переставая переводить округлившихся глаз с одного гопа на другого.
– Нормально, Диль, нормально, – подтвердил дохлый, убрав наконец руку. – Сейчас с твоим абыкой побазарим маленько – и дальше соси чего дадут.
– Базар фильтруй, – сказал я и тут же пожалел.
Не говорить надо было, а в нос бить, локтем, я удобно сидел. Упустил момент. Может, и хорошо: пухлый лыбился неудобно для меня и слишком близко к Дильке. И потом, чего они руки в карманах курток держат – вдруг там ножи. У меня тоже, конечно, нож есть, но я ж не умею с ним. К тому же от ментов подальше так его заныкал, что вынимать полчаса буду.
На помощь позвать? Глупо. Да и кто поможет, кругом вроде бабки одни. И вообще унизительно.
Блин, вот попали.
Ладно, не отболтаюсь, так отмахаюсь. «Будут обижать – не обижайся», как Михалыч говорит. Если у них ножей нет, конечно. Да и если есть – выбирать не из чего.
– Ага, – легко согласился дохлый. – У тебя с фильтром?
– В смысле? – не сдержался я, уж больно удивился.
– Что тупишь? Курить есть?
– Пить пить, – сказал я привычно: «пить» самая хорошая пара и для «курить», и для «есть».
Гопы не поняли, зато возмутились.
– Что ты лепишь? – спросил дохлый. – В башке ремонт, так поправим по-бырому.
– Рискни, – сказал я, собравшись.
– Спортсмен типа не любиться какой, – сказал наконец пухлый, который заметил и правильно прочитал мои движения. У него тоже был акцент, но нормальный, татарский.
– Ага. Боюсь, блин, сейчас вообще, – подхватил дохлый. – Ты куда едешь, спортсмен?
– Вперед.
– А конкретней?
– Прокурорский типа? – спросил я, уже не пытаясь сообразить, правильно ли я говорю.
– Таможенный. Ты, спортсмен, по нашему району едешь, Арскому. Это наша земля.
– Поздравляю.
– Спасибо, братёк. Платить надо.
– За что?
– За проезд.
– Билет устроит? – спросил я, вытаскивая из кармана мятую бумажку.
На самом деле я пытался понять, смогу ли быстро достать нож. Не смогу. Я его даже нащупать толком не сумел. Вернее, сумел, но без уверенности, что это был нож, а не складка свитера и не мое ребро. У меня их много. Пока.
Дохлый явно начал падать на псих – ну или играл. А толстый туманно улыбался, не вынимая рук из карманов.
