– Ну зачем? – тоже испуганно воскликнул Павел, но в роли
хозяина, немного обиженного странным предположением. – Мы ж не медведи.
Вареных, конечно.
– Тогда рискну, – отчаянно кивнула Рита, и в глазах у нее
появился жадный блеск. – И кашу, если можно. А… извините… есть еще рассол?
Прошло не менее получаса, прежде чем Павел решился вновь
заговорить со своей оголодавшей и наконец-то насытившейся гостьей.
– Значит, не решились навестить Марину Ивановну? – спросил,
перемывая посуду в одном тазике и ополаскивая в другом.
Рита, правда, предложила свои услуги, но он поглядел на
тонкие пальцы с изящными ногтями – и решил не подвергать ее такому тяжкому
испытанию. Она, впрочем, не навязывалась.
Как хорошо, что в доме Ле Буа есть кому мыть посуду. Впрочем,
прислуге не приходится возиться с тазиками: из кухонного крана идет горячая
вода. Правда, в Муляне водопровод проложили только после войны, но и там была
на кухне служанка. А в Энске Рита ела в ресторане при отеле. А вот интересно,
кто моет посуду у Аксаковых? Говорят, некоторые русские женщины считают хорошим
тоном, если мужчина помогает им мыть посуду. Рита раньше в это не верила, но
Павел управляется очень неплохо. Впрочем, у него нет жены. А кстати, почему он
живет одиноко? Конечно, он немолод, но все еще хорош собой. Несколько угрюм, но
все равно приятен в обращении. Он что-то спросил? Ах да, почему она не зашла к
Марине…
– Просто решила сначала побывать у вас.
Павел взглянул исподлобья и улыбнулся безразлично.
Гостья что-то крутила, он это прекрасно понимал. Но он также
понимал, что Рита не скажет ничего, если спрашивать впрямую. Ладно, пусть
поиграет в свои игры. Рано или поздно все откроется.
– Здесь экзотическая для вас обстановка, – усмехнулся Павел.
– А Марина Ивановна – экзотический человек. По натуре своей, я имею в виду. У
нее очень много тайн, которые она всю жизнь хранила-хранила, а потом вдруг
решила на свет Божий выставить.
– В Х. у меня совершенно случайно оказался очень интересный
гид, – сказала Марина. – Я села в такси, и оказалось, что шофер – его зовут
Макар Семенович – сосед вашей матушки.
– Дядя Макар? Ничего себе. Вот тесен мир!
– Правда тесен, – кивнула Рита. – Сто раз в этом убеждалась
и, наверное, еще не раз найду подтверждение.
– Дядя Макар – пожалуй, единственный человек, кому Марина
Ивановна позволила заглянуть в свои писания. По его словам, она пишет не
столько о событиях своей жизни, сколько о том, что ей доводилось наблюдать, с
попыткой осмысления всего. Макар Семенович человек очень непростой. Очень
многое в жизни повидал, многое перестрадал. Он Марину Ивановну попытался
остановить, но таких, как она, может остановить только пуля в лоб. И она будет
мчаться по жизни – по своей жизни, по жизням других людей – до тех пор, пока не
словит эту пулю.
– Слушайте, – изумленно сказала Рита, – у меня такое
ощущение, будто вы говорите о каком-то совершенно постороннем и не слишком-то
знакомом мне человеке. Конечно, мы с Мариной Ивановной незнакомы, я ее никогда
не видела, но очень много о ней слышала от мамы. Страдание, смирение,
деликатность, молчаливость – вот слова, которые приходили мне на ум во время ее
рассказов. А из ваших слов…
– Может, хватит нам в доме сидеть? – перебил Павел. –
Пойдемте прогуляемся. Мне все равно нужно на метеостанцию – пробы помочь взять.
Галина, моя знакомая, метеоролог, приболела, просила помочь.
– А что за пробы? – с любопытством спросила Рита.
– Пробы воды в реке. Их нужно обязательно брать дважды в
день. И замеры глубины делать.
– Зачем?
– Да черт его знает, – пожал плечами Павел. – Так положено.
Впрочем, знает не только черт, но и «Наставление гидрометеорологическим
станциям и постам». На таких бурных речках, как Олка, наблюдатель должен быть
постоянно. Тут везде по округе разбросаны посты, но там работа идет только
летом. Зимой речки подо льдом спят, какой в них интерес? Олка же – очень
коварная особа. Иногда лед на ней зимой начинает пучить, это значит – жди
весенних заторов и паводка. Летом может вроде ни с того ни с сего увеличиться скорость
течения. Это тоже плохой признак. Если в воде повышенное содержание мути,
значит, река заиграла, взбурлила. К Олке относятся чуть ли не с большим
пиететом, чем к Амуру. Он отсюда в нескольких верстах, течет себе да течет, а
Олка – под боком. Именно с ее верховьев десяток лет назад пришло наводнение,
уничтожившее весь Олкан. Обратите внимание – здесь нет старых домов.
Рита огляделась. Они шли очень широкой улицей, застроенной
невзрачными избами, причем поставленными в самом причудливом порядке: улица
извивалась так, словно ее прокладывал человек, бывший не в ладу с ногами. На
Ритин взгляд, эти деревянные, неуклюжие дома были очень старые: серые бревна,
серые дощатые крыши… Потом она поняла: дело в том, что все они не покрашены, их
беспощадно бьют дождь, снег, ветер.
Она с любопытством заглядывала за невысокие, щелястые
заборы, втихомолку дивясь царившему вокруг убожеству. Города в России
поинтересней, побогаче. Деревни же, такое ощущение, живут, туго затянув пояса.
– Чем здесь заняты люди? – спросила она.
– Да кто чем. В леспромхозе, на метеостанции работают, иные
своим хозяйством живут. Многие тут остались с тех времен, как сосланы были на
поселение. Прижились и не хотят возвращаться на «большую землю». Вроде меня,
например. Слышали небось такой факт из моей биографии? Да я его и не скрываю.
– Слушайте, вот вы работаете кочегаром… – сказала Рита. –
Объясните ради Бога, зачем нужно топить печи на станции, где никого нет, да к
тому же летом?
Павел посмотрел на нее хитровато:
– Тайна сия велика есть! Таких тайн в нашем тридевятом
королевстве не счесть. Если вы были в зале ожидания, могли видеть, что в нем
выбиты стекла. Выходит, я старательно отапливаю окружающую природу, но ничего
против этого не имею, иначе мне просто не на что будет жить. Подработка на
метеостанции почти ничего не дает. В леспромхозе я тоже числюсь кочегаром, но
там хотя бы стекла в конторе вставлены… А вот и метеостанция. Погодите, я за
бутылками для проб и инструментами для замеров зайду – и пойдем на реку.
